состоялся.
1-го декабря 1829 года Лаваль, стоявший во главе войска, идет против губернатора Буэнос-Айреса, Доррего, разбивает его при Наварро, берет в плен и расстреливает. Защищавший Доррего, Росас, побеждает в свою очередь Лаваля, заставляет его удалиться в Монтевидео и сам становится губернатором и главнокомандующим в Буэнос-Айресе (1830). Так выступил на политическое поприще дон-Хуан Мануэль де-Росас, человек чудовищный, но владевший железною, непреклонною волею, стремившийся без оглядки к своей цели и какой-то притягательною силою приковавший к себе народ. Из губернатора, с законною, но очень ограниченною властью, он становится неограниченным деспотом Аргентинской республики; его воля является законом для всех провинций. Этот новый губернатор, вокруг которого группировалась в продолжение многих лет история Ла-Платы, который вызвал на бой сильнейшие европейские государства и выдержал его с честью, родился в 1793 году в Буэнос-Айресе, в почтенном семействе, переселившемся сюда из Астурии. Его прадед был губернатором в Чили; дед его был убит в войне с индейцами: зашитый в коже, он был брошен в море. В молодости Росас долго жил между гаучами, на эстанциях своих родственников; принимал участие в их работах, играх и разных увеселениях. Гаучи смотрели на юношу, как на своего, и с гордостью поддерживали потом домогательства своего бывшего товарища. Власть Росаса основывалась на гаучах, и он никогда не забывал их интересов. Он более всего обращал внимание на земледелие; образование, вместе со всяким свободным движением, преследовалось деспотом, как самое опасное враждебное начало и в религиозном, и в политическом смысле.
По истечении законного срока, Росас сложил с себя должность, в первый и последний раз поступив в смысле конституции. Его преемники, Биамонт и Маса, были незначительные люди. В марте 1835 года Росас был снова выбран и уже с неограниченною властью, так как он иначе выбранным быть не соглашался. По истечении законного срока, каждый раз возобновлялась комедия отказа: Росас уверял, что его здоровье не выносит бремени правления, что он желал бы удалиться в частную жизнь; депутаты были в отчаянии, просили и прибавляли прав и почестей диктатору; даже один месяц в году назвали его именем. Наконец, Росас соглашался, и приносил свои наклонности в жертву любезному отечеству.
Между первым и вторым президентством своим, Росас оказал республике большие услуги. Жившие на южных границах Буэнос-Айреса и Чили индейцы производили частые набеги на север. Воинственное племя не раз проникало во внутренние земли и огнем и мечем уничтожало все; Росас, в союзе с чилийцами, решился усмирить варваров. Под его предводительством, двинулись гаучи к Магелланову проливу; били индейцев везде, где только они осмеливались сопротивляться, и освобождали тысячи пленных христиан; генерал Бурген, именем Аргентинской республики, занимал многие места малоизвестных нами Патагонии, которым, впрочем, долго еще надобно ждать цивилизованного населения. Росас должен был даже ограничивать притязания чилийцев, основавших колонию (в 1843 г.) в Магеллановом проливе [25]. Этими трудными походами Рогас стяжал себе уважение и славу, теч более, что к этому же времени относится борьба за национальную независимость, можно даже сказать, за самостоятельность Нового Света относительно Старого; и потому самые решительные и ожесточенные противники тирана должны были радоваться его успехам.
В 1837 году, Росас, на основании давно забытого закона, потребовал, чтобы все иностранцы, жившие в Буэнос-Айресе, участвовали в национальной милиции; несколько французов были завербованы силою. Часто повторяемые протесты и жалобы французского агента оставались без ответа; наконец, парижский кабинет почувствовал себя обиженным и привял свои меры. 28-го марта 1838 года все порты Аргентинской республики объявлены были в блокаде; Французы соединились с врагами Росаса, унионистами, во главе которых стал, приехавшими из Монтевидео, генерал Лаваль: в нескольких стычках войскам диктатора нанесено было чувствительное поражение. В самом Монтевидео Франция домогалась низложить президента Мануэля Орибе и посадить на его место главу революционного движения, генерала фрукхуосо Рифера. Французам очень хотелось возводить и низлагать правителей в Южной Америке; они, по обыкновению, забыли, что этим страшно оскорбляли национальную гордость и, вместо союзников, наживали себе в народе врагов и сильно вредили своей выгодной торговле с этой страной. В 1840 г. «войско освободителей», под командою Лаваля двинулось к Буэнос-Айресу, внутри которого вспыхивали частные мятежи; началась осада, и, занимая шаг за шагом укрепленные места, унионисты уже близки были к окончательной победе. В это время прибыл из Франции в Монтевидео адмирал Мако (23-го сентября 1840) с приказанием все кончить и как можно скорее выпутать Францию из лаплатских дрязг и ссор. Бывший восточный вопрос и война вице-короля Египта с султаном поглотили тогда все внимание Людовика- Филиппа и его министров. Франция осталась тогда изолированною: договор 15-го июня 1840 года был заключен европейскими державами без её участия.
Мако спешил изменить друзьям Франции в Южной Америке, вступив в переговоры с Росасон и заключив с ним трактат на следующих условиях: республика Уругай, на основании трактата 1828 года (по которому она отделялась от Бразилии) сохраняет свою независимость; всем восставшим против Росаса объявлена амнистия; убытки, понесенные Французами, должны быть вознаграждены; Франция, наравне с другими державами, пользуется предоставленными им правами.
Неудовольствие унионистов и обманутого Уругая не имело границ: «Мако, Франция и измена», говорили они, «с этого временя однозначащие слова! Мы все проданы, нам изменили! За деньги Франция продала свою честь, своих союзников, даже свою выгоду. И она еще уверена, что Росас сдержит свои обещания!» И все это была правда. Перед глазами французского адмирала вели амнистированных к Росасу, пытали их и многих, в числе которых были и Французы, казнили. Можно найти имена этих несчастных в аргентинских журналах.
Унионисты, не смотря на измену союзников, не успокаиваются. Лаваль и Ривера набирают новую партию в Монтевидео, преимущественно из лиц, бывших против президента Орибе, друга Росаса, и торжественно объявляют, что договор, заключенный адмиралом Мако, недействителен. «Измена, своеволие и глупость написаны у Французского адмирала на лбу. И кто дал Франции право, во имя унионистов и Уругая, не спрашиваясь у них, заключать с Росасом союзы? Они думают там у себя, в Париже, что гаучо Росас действительно допустит амнистию? Никогда!» Ж так вышло на деле. Трактат остался мертвою буквою, хотя Гизо и говорил с трибуны, что дикие народы Ла-Платы не заслуживают лучшего управления, чем управление Росаса.
Аргентинцы и ориенты, как вообще называются жители Восточной Банды (Уругая), одни, без всякой помощи, продолжали упорную войну с Росасом. 19-го сентября 1841 года Лаваль был разбит в долине Фамалла; 8-го октября храбрый защитник унионистов был убит, и Росас без труда разбил войско, оставшееся без вождя.
Окончательное истребление унионистов ведено было с настойчивою кровожадностью, на которую был способны только Росас. Все, что избежало его мести, искало спасения в бегстве за Кордильеры, в Чили и другие места. Немногие отделались счастливо: большую часть сразил холод и голод на высоте снежных вершин Кордильеров. Для оставшихся в республике противников диктатора наступило страшное время. Если все правда, что рассказывают путешественники и аргентинские писатели, то правление Нерона и Тиверия покажется отечески-нежным в сравнении с росасовым. Духовенство помогало тирану в преследовании всего умственного и благородного. Епископ Хосе-Мануэль Эйфрачно называл дикого гаучо божественным героем, благословлял его и говорил: «Истинная, христианская любовь, сильная и возвышенная, ведущая ко спасению, требует уничтожения безбожной толпы, врагов Бога и людей: настоящая христианская любовь требует уничтожения диких унионистов!» Надобно помнить, что Магариньос Сервантес, рассказывающий все это, сам строгий католик.
В помощь себе, Росас основал тайное общество, и назвал его масхорко (початок кукурузы), потому что члены его должны быть так же тесно связаны между собою, как семена маиса на своем початке. Все отверженные и развратные люди принимались в это общество, давая клятву беспрекословно исполнять волю тирана. Ужас сковывал Буэнос-Айрес при слухе о злодействах, совершавшихся каждую ночь масхорками. Каждый день, по утрам, находили на улицах изуродованные, неузнаваемые никем трупы; много было разорено домов, обесчещено женщин, расхищено имений. «Дикие унионисты должны быть окончательно истреблены,» говорил диктатор, «одна мысль принадлежать к этой орде есть уже смертный грех!» Читая показания очевидцев, не верится, люди ли были эти испано-португальские американцы, и отказываешься судить о них по мерке наших убеждений. Это люди, испорченные клерикальным воспитанием, дикари, уверенные, что при всех преступлениях можно примириться с Богом несколькими
