не то что своего дома. Кангаш Сава боялся, что из-за этого Бумы погореть можем. Проверит милиция где- нибудь в дороге документы, а у Бумы паспорта нет.
В о п р о с. Расскажите подробнее о Кангаше.
О т в е т. О нем рассказывать особенно нечего. Шоферит в химчистке. Жадный очень… Подозревал, что его обманывает Хынку. Машина у него своя.
В о п р о с. Поясните, что вы имеете в виду?
О т в е т. Дело в том, что украденные в церквах вещи Хынку забирал себе и увозил, по его словам, в Кишинев какому-то человеку, который их покупал, после давал каждому долю. Сава говорил, что неправильно делит, обманывает нас. Мы не знали, сколько денег платил тот человек.
В о п р о с. Как фамилия человека, которому, по вашим словам, Хынку сбывал похищенную церковную утварь?
О т в е т. Фамилию его я не знаю, знаю только, что зовут его Олег Георгиевич, кто он, где работает и живет — тоже мне неизвестно. Я его видел один раз.
В о п р о с. Где именно и при каких обстоятельствах вы его видели?
О т в е т. Как я уже говорил, Кангаш не доверял Хынку и потребовал, чтобы оценка вещей производилась в его присутствии. Хынку вынужден был согласиться, потому что, я так думаю, не хотел с ним ссориться, не хотел терять напарника. Олега Георгиевича я видел у Хынку дома, были там еще Кангаш и Бума. Он приехал вечером, по-моему, на собственной машине, посмотрел вещи, сказал, чтобы Хынку привез их ему, и быстро уехал. Больше я его не видел.
В о п р о с. Как выглядел мужчина по имени Олег Георгиевич? Опишите его внешность, что вам запомнилось?
О т в е т. Ничего особенного мне не запомнилось. Интересный мужчина, представительный, высокий, не старый, держался важно, словно артист знаменитый, одет чисто, аккуратно. Не понравился мне он, много, видать, из себя воображает. А Луи, Хынку то есть, перед ним так и вился. Смотреть было противно.
В о п р о с. Говорил ли Олег Георгиевич, в каких церквах и что именно вы должны были похитить?
О т в е т. Когда я видел Олега Георгиевича, об этом разговора не было. Правда, он спрашивал Хынку о какой-то иконе в серебряном эмалевом окладе, которую тот обещал ему достать. Я думаю, что Олег Георгиевич говорил ему, какие вещи его интересуют, потому что Хынку нам всегда описывал, что именно мы должны… взять.
Хынку, Кравчук и Кангаш были арестованы в один и тот же день и час. Продавщица хозмага на рынке признала в Хынку и Буме покупателей пилки. Кравчук и Кангаш запирались недолго, скорее больше для порядка. Хынку держался с подчеркнутой развязностью, давал показания и даже пытался шутить. Во время одного из допросов он замолчал на полуслове, закатил глаза и мягко повалился на пол, будто боялся ушибиться. Он лежал несколько минут неподвижно, с закрытыми глазами. Потом медленно, нехотя поднялся и удивленно уставился на Кучеренко и Руссу, словно увидел их впервые.
Капитан вызвал конвойного, и Хынку увели в изолятор временного содержания, где его вскоре осмотрел врач.
КОЕ-ЧТО О СТИГМАТАХ ПРЕСТУПНОСТИ
Ковчук провел рукой по светло-коричневой обложке папки, будто погладил ее, потом приподнял, взвешивая, положил на место, улыбнулся, что с ним в последнее время случалось редко. Он был доволен и не скрывал этого от своих сотрудников, которые сидели тут же, в кабинете. Посмотрел в распахнутое большое окно, выходившее во двор, задумчиво сказал:
— А весна нынче ранняя…
— В Москве тоже тепло, — поддержал разговор о погоде Степан Чобу, который только вчера вернулся из командировки.
— А ты, Степан, совсем москвичом заделался, как я посмотрю, — не без ревности произнес Ковчук. — Смотри, переманят тебя муровцы. МУР, конечно, учреждение солидное, с традициями и все такое… Но и мы ведь тоже не лыком шиты. Как ты считаешь?
— Так точно, товарищ полковник, не лыком! — тотчас радостно согласился Чобу. — А поучиться у них есть чему. Масштабно, грамотно работают.
— Может, ты еще скажешь, что они это дело кликушников раскрутили? — в голосе полковника снова прозвучали ревнивые нотки.
— Да что вы, Никанор Диомидович, — смутился Степан. — А помогли, это верно.
— У них свое начальство имеется, оно и отметит, кого следует. А меня министр просил передать благодарность за службу членам оперативной группы. Пока устную. Приказ готовится. И не один, — Ковчук выразительно посмотрел в сторону Кучеренко. Вслед за ним с интересом посмотрели и остальные, и подполковнику стало немного не по себе: «Что еще за приказ, неужели в чем-то провинился?» — Об участковом инспекторе Казаку — о неполном служебном соответствии. — Кучеренко не сразу сообразил, что Ковчук говорит о том самом лейтенанте, который прекратил дело о краже в церкви в Селиште ввиду ее якобы малозначительности. — Так что кому пироги и пышки, а кому синяки и шишки. — Полковник усмехнулся, вспомнив, очевидно, что и ему, старому служаке, немало доставалось не только пирогов, но и шишек, и еще не известно, чего больше.
Он раскрыл папку, стал ее медленно перелистывать, задержался на фотографии Воронкова.
— Симпатичный мужчина. Прямо красавец. Наверное, женщинам нравится. Никаких стигматов преступности не вижу. Еще одно опровержение теории Ломброзо[37] .
— Если бы все было по его теории, Никанор Диомидович, нам бы делать было нечего, — усмехнулся Кучеренко. — Измерил черепок, — и — вот он, преступник, хватай. И никакой оперативно-розыскной группы.
— Нам в школе милиции приводил один профессор такой случай, — вступил в беседу Чобу. — Когда теория этого Ломброзо была в моде, в Англии решили провести эксперимент на членах парламента. И что же оказалось? — Не досказав, он не удержался от смеха. — Почти половина парламентариев относилась к преступному типу!
Все заулыбались, однако то, о чем говорил полковник, каждого из оперативников занимало всерьез. Ежедневно сталкиваясь с преступностью, с оборотной стороной жизни, каждый из них не раз задавал себе вопрос: почему? Почему внешне вполне благополучный, даже преуспевающий человек вдруг совершает преступление? Да и вдруг ли? Что послужило толчком? Алчность, безудержная жажда наживы, социальная инфантильность, зависть, безволие, цинизм, наконец, звериная жестокость… Безусловно. Ну, а эти черты характера, откуда они — врожденные или благоприобретенные? Почему у одного они, пусть даже на короткое время, берут верх, а другой, жестокий или алчный человек, за всю жизнь ни разу не вступил в конфликт с законом? Где, в каких глубинах сознания или, быть может, подсознания, созревает преступный умысел? Где та критическая точка, когда пересекаются отрицательные черты характера и внешние обстоятельства, способствующие преступлению?
Таких «почему» и «где» перед каждым из сотрудников уголовного розыска вставало множество и далеко не всегда они могли на них ответить. И пока ученые мужи: криминологи и социологи, психологи и педагоги, психиатры и философы, дебатировали эти вопросы, они, оперативники-сыскари, просто ловили преступников, поставляя, так сказать, фактический материал для теоретических изысканий и диссертаций. Возможно, что и дело, которое перелистывал Ковчук, спустя годы извлечет из архива очередной диссертант.
— У тебя что новенького, Петр Иванович? — спросил полковник Кучеренко.
— В принципе ничего, все то же. Дают показания эти субчики, разговорились, на Хынку, конечно, всех дохлых кошек вешают. Как обычно. Он, значит, змей-искуситель, а они вроде ни при чем. Кроме
