канализации во дворе дома 89 по Колхозной; ремонт стока в ванной, Вторая Парковая, 30, квартира 5; ремонт бачка, улица Труда, дом 294, квартира 12. Это все.
— Он один работал?
— Один. Вдвоем там делать нечего, ремонт пустяковый.
— А Порецкий Михаил в тот день работал?
— Порецкий? Так он же в отпуске с понедельника, как раз с 16-го числа. В тот день я его видел после обеда, он отпускные получал вместе с Пысларем. Пысларь тоже в отпуск уходил, но я попросил его еще поработать пару дней.
— А что, он всегда такой сознательный, ваш слесарь? — спросил Сидоренко.
— Как вам сказать… Когда трезвый — можно договориться по-хорошему, все понимает. А если выпивший… — Махаринец только махнул рукой.
— И часто он выпивает?
— Беда с ним… Вообще слесарь он неплохой… когда трезвый, конечно. Потому и держим.
— А что еще вы можете сказать о Пысларе, какой он человек?
Махаринец задумался. На этот вроде бы простой вопрос отвечать всегда трудно. Бывает, люди проживут рядом чуть не всю жизнь, а так и не разберутся друг в друге. Кауш это понимал и потому осторожно относился к показаниям свидетелей. И еще он знал, что мнения о человеке бывают весьма субъективными. Да и где, собственно говоря, тот прибор, которым с точностью можно измерить особенности характера. Один говорит — скуп, другой — бережлив, один убежден — трусоват; другой считает — осторожен; бесхарактерный — отзываемся о сослуживце его коллега, мягкий — уверен другой…
— Как вам сказать, я уже говорил, что работник он неплохой, когда не пьет, — еще раз уточнил техник. — Услужливый, зла не помнит, а вообще — бесхарактерный… Да вы у Варвары спросите, она его лучше знает, — закончил Махаринец с ухмылкой.
— А кто такая Варвара? Выражайтесь яснее. — Следователю не понравилась эта двусмысленная ухмылка.
— Да дворничиха наша, жэковская, Варвара Коробкова, ее все знают, а лучше других — Пысларь. — Техник снова ухмыльнулся.
Записав название дома отдыха, в который получил путевку Порецкий, а также адрес дворничихи, Кауш и Сидоренко снова оказались на залитой солнцем улице. Жмурясь от слишком яркого после конторского сумрака света, Аурел закурил и пробормотал, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику:
— Странный какой-то…
— Кто, Пысларь?
— О Пысларе разговор особый. Техник этот, смотритель, Махаринец.
— Вот-вот, Аурел Филиппович, — живо подхватил Сидоренко, — а я что говорил. Они все тут такие, в этой шарашкиной конторе. Добраться бы до них… давно пора порядок навести.
— Погодите, может, и доберемся, не все сразу. А с этим техником, уверен, придется встретиться еще разок. — Кауш помолчал, что-то обдумывая. — Вот что, товарищ старший лейтенант, готовьтесь-ка к командировке. К самому синему в мире морю… так, кажется, поется в песне. С вашим начальством я договорюсь. Запомнили, надеюсь, название дома отдыха, где сейчас Порецкий? Я тут один справлюсь.
Спустя час, когда старший лейтенант, остановив попутного жигуленка, уже катил в сторону Одессы, следователь поднялся на третий этаж жилого дома по Второй Парковой улице. На двери, обитой вишневого цвета дерматином, блестела ярко начищенная медная табличка. Затейливой вязью на ней было выгравировано: «М. С. Червинский, доцент». «Солидно, ничего не скажешь, не хватает только твердого знака. А какую табличку мне прицепить на дверь? А. Ф. Кауш, младший советник юстиции, следователь. Тоже неплохо звучит, однако «доцент» все-таки солиднее». — Аурел улыбнулся своим мыслям и нажал белую пуговку звонка. Дверь отворилась быстро, словно звонка ждали, но не настежь, а равно на столько, на сколько позволяла цепочка. В щель выглянула старая седая женщина. Ее маленькие колючие глазки настороженно уставились на непрошеного гостя.
— Простите, доцент Червинский здесь живет? — подчеркнуто-вежливо спросил Аурел. Старушка несколько смягчилась:
— Вы не ошиблись, молодой человек, здесь живет доцент Червинский. — Слово «доцент» она произнесла с видимым удовольствием. — Это мой сын, но его сейчас нет дома, он в институте. А вы по какому делу? — Она снова недоверчиво посмотрела на Кауша.
Аурел протянул удостоверение. Старушка взяла красную книжечку и ушла в глубь квартиры. «За очками» — догадался он. Наконец лязгнула цепочка, и Аурел оказался в просторной, богато обставленной комнате. Не сводя с него глаз, хозяйка сказала:
— Вы уж извините меня, старую, что расспрашиваю, кто да что. Сейчас как раз приемные экзамены в институте, а Миша, сын, — секретарь приемной комиссии. Сами понимаете… Он наказал никого не пускать, пусть идут в институт… родители, значит, если что надо выяснить.
Кауш понимающе кивал головой.
— Я совсем по другому делу.
— По какому? — взгляд старушки опять стал настороженным.
— Одно обстоятельство проверить. Можно пройти в ванную комнату?
— В ванную? — удивленно переспросила женщина. — А-а, понимаю, помыть руки. Вот сюда…
Аурел последовал за ней и оказался в сверкающем кафелем и никелем великолепии. Он невольно сравнивал этот храм чистоты со своим совмещенным санузлом, выкрашенным ядовито-зеленой масляной краской (излюбленный цвет строителей). «Живут же люди… Учись, брат, у доцентов». Заглянул под ванну и увидел свежие царапины на водосточной трубе — явное свидетельство недавнего ремонта. Старушка с недоумением следила за ним. Удивление ее возросло, когда он спросил:
— Скажите, пожалуйста, когда слесари приходили?
— Почему слесари? Витька заходил, какого числа — так сразу и не припомню. А зачем это вам? — В ее маленьких глазках появилось любопытство. — Помню, пьяненький был. — Она засмеялась мелким смешком. — На него это похоже. Я ведь Витьку, слесаря, давно знаю. Человек услужливый… ну, угостишь его, конечно, не без того…
Кауш слушал не перебивая. Потом повторил вопрос. Хозяйка всплеснула ручками:
— Как же я, старая, запамятовала! 13-го числа приходил слесарь, в пятницу. Я почему помню, в тот день от сына депеша пришла, сообщал, что прилетит в воскресенье, он отдыхал в этой… Гагре. Звал еще с собой, да я отказалась, далеко эта самая Гагра, и название странное, словно птица какая.
Она хотела еще что-то сказать, но Кауш быстро попрощался и ушел.
Из квартиры 12-го, углового, дома на звонок вышел сам хозяин, крупный мужчина с пышущим здоровьем лицом. Приняв следователя за страхового агента, он поспешно сказал:
— Я уже застрахован, — и хотел было захлопнуть дверь, но Кауш показал ему свое служебное удостоверение. Здоровяк изобразил улыбку, однако глаза его не улыбались. Аурел уже привык, что следователей не не встречают овацией и цветами, поэтому без лишних слов вошел, сел в предложенное кресло. Оглядел комнату скорее по привычке, ибо его интересовал не сам хозяин и его квартира, а другое. Мужчина не спускал изучающих глаз с Аурела.
— Когда, спрашиваете, чинили бачок? Валентина! — позвал он жену, хлопотавшую на кухне. В комнату вошла миловидная женщина в ярком фартуке. — Товарищ из прокуратуры интересуется, когда ремонтировали у нас бачок в санузле. Ты не припомнишь?
— Да числа 18-го… Ну конечно, мы приехали в понедельник, бачок уже протекал, во вторник я сделала, заявку, а в среду пришел слесарь, высокий такой, худой. Тебя еще дома не было.
— Вы точно помните, что слесарь, причем один, приходил 18-го? Не раньше?
— Раньше никак не могло быть, мы же в понедельник поздно вечером приехали, у родственников гостили в Галаце. Еще и паспорта заграничные не сдали, могу показать, — обиженно отвечала женщина.
Кауш проверил на всякий случай паспорта и заторопился еще по одному адресу, указанному Пысларем.
Громада нового дома по Молодежной возвышалась среди одноэтажных домишек. Лифт еще (или
