Все, кто собрался в этот миг подле князя, затаили дыхание, тревожно замерли. Брови Розмича хмуро сошлись на переносице, он непрерывно смотрел на друга. И хотя губы новгородского дружинника оставались неподвижными, Добродей прочел по ним все, что хотел сказать Роська. Отговаривал.
Да и сам князь немногим отличался от своего дружинника. В голове Добродея по-прежнему звучал голос, который незаметно подчеркивал главное: «Я поверю в любой ответ».
Можно сказать «нет». Тогда начнется новая жизнь – жизнь в свободном Киеве, под рукой мудрого, смелого князя. И пусть этот князь мурманин, пусть Христова вера для него значит не больше, чем мешок гнилой репы, зато с ним Киевская земля обретет заслуженное величие. А в то, что спасение души важнее счастливой жизни среди людей, Добродей никогда не верил.
Можно сказать «нет». И никто не посмеет осудить за этот поступок. Это не трусость, а выбор.
– Да, она так пожелала, – вздохнув, ответил Добродей. – Это ее крест. И священников, бывших при ней, убил тоже я. И тело Осколода с пристани забрал. И похоронил.
Все-таки старший дружинник надеялся, что последним словам Олег удивится. Но на лице князя ни один мускул не дрогнул. Хотя кое-кто из стоявших за ним ахнул, по толпе пошел шепоток, превращаясь в гул.
– Одд! – зашептал Сьельв в спину Олегу. – Ну, за бабу двадцать гривен, за священников по пять. Отслужит Киеву. Помилуй мужика!
Князь поднял длань. Площадь умолкла разом.
– Я слово дал, – отозвался Олег. – При всем народе. Его ни вернуть, ни выкупить невозможно.
– Знаю, – кивнул Добря обреченно.
Голос Розмича прозвучал, как громовой раскат:
– Княже! – Воин тут же притих, смутился, в несколько огромных шагов преодолел разделяющее их расстояние. Продолжил тоже шепотом: – Княже! Ты ведь сам говорил! Тот, кто осмелился похоронить Осколода, – герой. Преданный и самый верный! Он не побоялся гнева победителей, исполнил долг! Таких нельзя казнить!
– Дoлжно. Я слово дал.
– Но, княже!
– Не спорь, Розмич. Твое заступничество дорогого стоит. А закон един для всех.
– Закон… – выдохнул Розмич, но его уже никто не слушал.
По знаку Олега к Добре подоспели трое новгородцев. Хотя тот не сопротивлялся, вязали крепко, с остервенением. Олег смотрел на действо ничего не значащим взглядом, лица стоявших рядом Вельмуда и Гудмунда напоминали грозовые тучи.
– Может, отложить на время? – попросил бывший при князе Светлолик. – Сегодня ведь… праздник.
– Торжество справедливости, – отозвался Олег, кивнув. – Поэтому и казнить нужно сегодня. Это тоже справедливость, разве нет?!
– Истинно так, князь. И все же…
– Не перечь мне, жрец, если думаешь заменить Яроока. Мы не на капище. Здесь моя власть. Лучше скажи, все ли готово к жертвоприношению?
– Все изготовлено, – поклонился Светлолик.
– Так ступай, жди нас вскоре… И жертвы наши будут богаты.
Добродей терпеливо ждал новых приказов Олега, рядом с ним громко пыхтели трое воинов, готовых в любой миг встретить сопротивление спокойного на вид дружинника. Добре не верили. Разве только Розмич взбрыкнет, но этого к преступнику не допустят, чтобы не искушать.
– Ты будешь погребен заживо, – молвил Олег. – Но в знак… уважения разрешаю тебе самому выбрать место, где это случится.
С ухмылкой Добродей подумал, дескать, можно попросить закопать его близ Рюрикова града или на сотню конных переходов дальше от Алоди. Или на краю мира, в конце концов. Но вслух сказал о единственном месте, куда его неотвратимо тянуло все последние дни.
– Я хочу упокоиться рядом с Дирой.
Уголки губ Олега едва заметно приподнялись:
– Ты всерьез рассчитываешь на покой?
Добродей не ответил. Но где-то в глубине души вспыхнула яркая искорка счастья – чего-чего, а рая ему точно не видать! Зато здесь, на этом свете, они будут рядом, пока не истлеют кости.
На холм пришли немногие.
Ближним кругом встали новгородские воины. И хотя каждый глядел с сочувствием, было ясно – побега не допустят. Чуть дальше сгрудилось полдюжины старинных друзей Добродея, из числа тех, с кем жили в одном доме, с кем служили Осколоду, ходили в полюдье. Рядом с киевскими – Светлолик, мрачный и печальный. Постаревший после гибели сына, высохший, совершенно седой Молвян.
Олег стоит отдельно, взгляд устремлен в небо.
Небесный океан потемнел, из ярко-голубого стал темно-синим. Солнце неотвратимо катится вниз, к земле, скоро покраснеет, зальет виднокрай кровавым светом. Окружающий мир кажется сонным, усталым. Голоса птиц почти не слышны. Деревца горстями сбрасывают листья, усыпая унылую землю медью и золотом.
На рытье могилы определили троих простолюдинов. Куявы усердно орудуют лопатами, пыхтят. Земля поддается охотно, от нее веет сыростью, под ногами работяг громко хлюпает. Яма становится глубже с каждым мгновеньем, в комьях выброшенной копателями почвы копошатся толстые черви.
Рядом чернеет маленькая горка – могила Диры. Совсем скоро эта чернота уйдет – горку укроет белоснежным зимним покрывалом…
Добродей зажмурился. Не от страха – воспоминания стали вдруг очень ясными, будто заново переживает каждый день своей жизни.
Рюриков град и крепкий запах древесины, отец – еще молодой, красивый. Мамка… с нарумяненными щеками, в белом переднике. От нее пахнет щами и хлебом. Братья – неугомонная малышня, не по годам серьезная сестрица.
Утро бунта. Вадим на разгоряченном коне. Запах кожи, пота, железа. После крики и лязг. Кровь, заливающая землю у княжеского двора. И князь Рюрик, за которым мчатся конные, бегут пешие. И снова лязг, кровь…
Ильменские леса, бескрайней озеро, которое не всякая чайка перелететь может.
Руса… удивительный город солеваров. Слишком богатый для того, чтобы быть честным.
Наконец, Киев.
В сердце кольнула грусть, когда вспомнил про унижения отрочества, предательство отца, первый поход в полюдье. И сколь бы ни был велик этот город, в нем была только одна жемчужина, один лучик подлинного света…
Повинуясь странному чувству, Добродей обернулся. К Олегу, поддерживаемый Хорнимиром, спешил жрец Яроок. Впрочем, как спешил? Улитки ходят быстрее. Но Яроок слишком стар и слаб, ему простительно. За ними мрачно вышагивал Розмич.
– Долго еще? – бросил Добродей копателям.
– А ты торопишься? – дерзко бросил один из них. Тут же осекся, поняв, кто спрашивает.
– Тороплюсь.
– Почти готово, – пробормотал копатель.
– Жаль, ветра совсем нет… – отозвался Добря.
Мужик глянул на осужденного испуганно, промолчал.
«Скорей бы…» – подумалось Добре, и, будто отвечая на его мысли, кто-то из дружинников пробасил:
– Готово.
Недолгая тишина закончилась еще одним вопросом:
– А бронь? Снять?
Далекий голос Олега сказал:
– Нет. Он воин. Кладите так.
Яроок увещевал князя.
