И Лили давала ему такое успокоение, отдохновение от семейных дрязг. С ней все домашние скандалы оставались где-то там, далеко. Неуклюже двигаясь в танце, Мао Цзэдун успокаивался, а свои горькие мысли и усталость души он топил в злой высокоградусной китайской водке. Лили становилась не только учительницей танцев…
Главным же чувством Лили к Мао Цзэдуну было преклонение перед величием этого человека – центра новой жизни в будущем Китае. Так думала молодая шанхайская женщина. Мао Цзэдуна же ее поклонение просто опьяняло. Преклонение как основа общения возможно только между любящими людьми, теми, кто испытывает чувство первой влюбленности. Между Лили и Мао Цзэдуном возникли чувства взаимного притяжения. Они имели под собой устраивающую обе стороны основу – преклонение одного из партнеров перед другим. Если бы все это получило дальнейшее развитие, то вполне возможно, что Лили могла бы стать хозяйкой пещеры Мао Цзэдуна в Яньани, заменив там Хэ Цзычжэнь. Такая перспектива на некоторое время замаячила.
Ничего, однако, из этого не получилось. Можно делать разные предположения относительно того, что произошло между Лили и Мао Цзэдуном. Возможно, Лили просто ответила отказом на призыв Мао Цзэдуна жить с ним, не желая вступать в конфликт с Хэ Цзычжэнь. Но дело могло быть и сложнее. Нельзя исключать того, что Лили, пообщавшись с Мао Цзэдуном, поразмыслив о жизни в Яньани вообще, все-таки пришла к выводу, что все это – не для нее. Не будем забывать, что Лили была приобщена к культуре, весьма отличавшейся от той, которую предлагал Мао Цзэдун в своей Яньани.
Во всяком случае в реальной жизни не Лили, а другая, тоже актриса, но совсем иной человек, заняла место Хэ Цзычжэнь, опустевшую ячейку «под боком» у Мао Цзэдуна, стала хозяйкой в Яньцзялине, а потом перебралась в бывший императорский дворец Чжуннаньхай в Пекине, в павильон Цзыгуангэ. Но об этом позже…
Лили же так и осталась лишь первой партнершей Мао Цзэдуна по танцам.
Заметим, Лили отнюдь не была единственной женщиной, к которой Мао Цзэдун проявлял интерес в этот год. Поговаривали, что в поле его зрения попала, в частности, известная писательница Дин Лин. Она была его землячкой и на 13 лет моложе Мао Цзэдуна. Тогда ей было 30 лет. Их встреча произошла как раз тогда, когда Хэ Цзычжэнь рожала Цзяоцзяо. Дин Лин хорошо запомнила, как Мао Цзэдун, расчувствовавшись, любил в беседах с ней рассуждать о себе самом как об императоре, а о своем женском окружении как об императорском дворе. При этом он отводил Хэ Цзычжэнь место императрицы Цыси[3], а Дин Лин возводил в ранг второй жены императора. Этот эпизод был коротким и длился всего несколько дней.
Одно время в Яньани распространился слух о том, что если уж, дескать, Чан Кайши обзавелся супругой, которая была американизированной китаянкой, то наш-то Мао Цзэдун решил, как говорится, переплюнуть своего политического соперника и взять в жены самую что ни на есть чистокровную американку.
Хотя это были всего-навсего разговоры вокруг да около действительно имевших место событий, но причины для распространения таких слухов имелись, так как у Мао Цзэдуна все в том же 1937 г. возникли хотя и кратковременные, но довольно тесные отношения с прибывшей в Яньань из США, из штата Миссури, писательницей и журналисткой Агнессой Смедли.
Это была красивая американка высокого роста. Мао Цзэдун отметил в ней истинно мужскую красоту. Она же полагала, что во внешнем облике Мао Цзэдуна проступали своего рода женские черты, особенно округлый овал его лица, который, на ее взгляд, был чересчур женственным.
К моменту встречи Мао Цзэдун и Агнесса Смедли имели солидный опыт личной жизни. Им было по 44 года, и за каждым тянулся шлейф разнообразных связей.
Прибыв в Яньань, Агнесса Смедли отправилась с визитом к Мао Цзэдуну. Она не раз слышала, что это человек с причудами.
Ей пришлось подождать, затем появился солидный мужчина, который, как ей показалось, сразу же вселял чувство страха. Состоялось рукопожатие. Агнесса Смедли ощутила его руку. Она, к удивлению женщины, была большой и мягкой. При этом Мао Цзэдун не сжал ее руку, не стал трясти ее, а просто позволил Агнессе Смедли положить ее руку в свою ладонь.
Вблизи Мао Цзэдун показался Агнессе Смедли довольно крупным мужчиной, но вовсе не гигантских размеров, как рисовала его западная пресса. Его суконный френч был довольно поношенным. Ворот он по своему обычаю не застегивал. Как и на фотографиях, из-под френча выглядывала нижняя рубаха. Вероятно, он только что оторвался от работы, выглядел усталым.
Конечно, перед тем как брать у него интервью, Агнесса Смедли подготовила много вопросов, причем таких, которые могли быть интересны читателям во всем мире. Однако Мао Цзэдун сразу же разочаровал ее. Не дожидаясь, пока она что-то спросит, он сказал: «Вот тут совсем недавно одна китаянка учила меня танцевать. Мне думается, что и ты могла бы со мной в этом деле попрактиковаться».
Пришлось танцевать. У Агнессы Смедли это получалось прекрасно. Мало того, она еще и вразумила Мао Цзэдуна, разъяснив ему, что танцуют сердцем, а не ногами, очевидно намекая на искусство танца своей соотечественницы Айседоры Дункан.
После нескольких встреч Агнесса Смедли почувствовала, что ее больше не тяготит это женоподобное или попросту бабье лицо. Она ощутила за внешней женственностью Мао Цзэдуна его упрямый характер, в котором не было ни грана женской уступчивости. Оказалось, что Мао Цзэдун умеет скрывать свои чувства, не идет на компромиссы, что в его характере много ярких красок. Он вел себя так, что становилось совершенно ясно: в мире для него существует лишь то, что, с его точки зрения, прекрасно, совершенно; если же в предмете его внимания обнаруживался некий изъян, он переставал существовать для него. (Мао Цзэдун инстинктивно считал совершенством себя; его эгоизм и эгоцентризм были столь для него естественны, что он их попросту никогда не замечал; именно это обрекало Мао Цзэдуна на одиночество, а людей, которые соприкасались с ним, – на страдания.)
Агнессе Смедли показалось также любопытным, что Мао Цзэдун позволял своим волосам расти как придется, как это диктовала сама природа. Он со своими распущенными волосами выглядел словно бродячий музыкант.
Они стали регулярно общаться. Отношения становились все более тесными. Они никогда не говорили о политике или о жизни вообще. Встречаясь, Мао Цзэдун и Агнесса Смедли чаще всего рассуждали об искусстве танца. Мао Цзэдун на какое-то время стал фанатиком танцев.
Агнесса Смедли вела себя в его присутствии все более естественно. Ее свободная от буржуазной морали натура проявилась тут в полной мере. Она частенько похлопывала Мао Цзэдуна по плечу или, беря его под руку, прогуливалась с ним по берегу реки, чем повергала в полное изумление телохранителей. Такая фамильярность их шокировала. Агнесса Смедли позволяла себе при встречах целовать Мао Цзэдуна, будто все это происходило не в Китае с его канонами и устоями, а, скажем, в США или какой-нибудь Франции.
Впоследствии в своих воспоминаниях Агнесса Смедли писала: «Л. передала Мао записку, в которой выразила надежду, что он зайдет ко мне как-нибудь просто поболтать. Спустя некоторое время он пришел и принес кулек арахиса».
Ему понравилось в пещере Агнессы Смедли. Стены были свежевыкрашены. За окном виднелся старый фруктовый сад. Мао Цзэдун сидел в старом кресле, непрерывно курил одну сигарету за другой; при этом он втягивал в себя дым с лихим присвистом, производя удивительные звуки, как это делают крестьяне в некоторых частях Китая.
Однажды Агнесса Смедли заметила, что Мао Цзэдун как бы открылся сердцем, в его глазах промелькнуло чувство доверия. При этом лицо Мао Цзэдуна перестало быть бесстрастным. Улыбаясь, он высказался:
– Мне известно, что ты у нас женщина с авантюрным характером. Ты каждое мое слово донесешь до самой глухомани, до любой деревни на нашей планете. Вот потому-то я и не решаюсь говорить с тобой свободно!
Агнесса Смедли сидела при этом на пружинном диванчике. Она положила на шаткий столик свой блокнот и полушутливо сказала:
– Будет тебе трусить. Успокойся. Меня ведь в Америке знаешь как называют? Не иначе как святая Дева Мария от революции!
Мао Цзэдун метнул на нее взгляд. Потом сказал:
