разместившегося в стакане виски, дрожали, волновались и вдруг опадали, бросая тень на его сознание…
— Я например, считаю, — рассуждал кто-то, — что бессмертие стало доступным слишком поздно, ибо среди нас нет пионеров типа братьев Райт, которым следовало бы продлить жизнь, чтобы они увидели развитие того, чему положили начало…
— Минуточку! — фыркнул Карев, потягивая из стакана. — Последняя фраза нелепа. Разве это не причина для дисквалификации?
— Наш неоценимый Вилл, — прошептал Наварро.
— Если можно приводить нелогичные фразы, то я тоже сыграю, — не задумываясь, заявил Карев, ища взглядом какой-нибудь свободный проектор. За его спиной Мэй и Верт, забыв обо всем, тискали друг друга, и видно было, что к игре они потеряли интерес.
Карев взял проектор Мэй, некоторое время разглядывал клавиши, потом принялся слагать цитату. В задымленном воздухе повисли слова:
— Это очень похоже на последнее, — запротестовала Гермина, красная фигура которой маячила слева. — Кроме того, ты сам это выдумал.
— А вот и нет! — победно воскликнул Карев. — Я слышал это в программе тривизии.
— В таком случае это не считается.
— Ты впустую теряешь время, Гермина, — воскликнула Афина. — Вилл получает от игры удовольствие только тогда, когда нарушает ее правила.
— Спасибо, дорогая, — сказал Карев, сгибаясь в преувеличенно низком поклоне.
«Мы с тобой играем в другую игру, — гневно подумал он, — и ее правила я тоже нарушу».
Утром, когда нервы его содрогались от остатков преодолеваемого похмелья, ему стало стыдно своего поведения на приеме, устроенном Афиной, однако он не отказался от мысли досадить ей.
Глава ТРЕТЬЯ
Оба пистолета для подкожных уколов лежали в черном футляре, в складках традиционно пурпурного бархата. Ствол одного из них был обклеен вокруг красной лентой. Баренбойм постучал по помеченной трубке старательно ухоженным пальцем.
— Это для тебя, Вилли, — решительно сказал он. — Мы поместили заряд в самом обычном пистолете, чтобы после процедуры никто не заметил ничего необычного. После употребления сними ленту.
Карев кивнул головой.
— Понимаю, — сказал он, захлопнул футляр и спрятал в саквояж.
— Тогда пока все. Значит, теперь ты на три дня уезжаешь в горы на свой второй… м-м-м… медовый месяц, а я устроил все так, чтобы после возвращения начальник лаборатории биопоэзы обратился к тебе с просьбой лично проверить некие бюджетные операции на Перевале Рэндела. Можно сказать, все сделано, как надо, верно?
Баренбойм развалился в большом кресле так, что круглый живот торчал вверх под складками туники. За двести лет его лицо приобрело выражение сдержанности, а своей ухоженностью и таинственностью напоминало лицо фарфорового Будды.
— Полностью с вами согласен.
— Надеюсь на это, Вилли, ведь тебе здорово повезло. Как приняла это известие твоя жена?
— Просто не могла поверить, — ответил Карев со смехом, стараясь, чтобы он прозвучал как можно естественнее. После попытки обсудить с Афиной эту проблему прошло уже четыре дня. С тех пор супруги обрастали паутиной быстро твердеющей горечи, не в силах сблизиться или понять друг друга… Он, конечно, чувствовал, что ведет себя, как ребенок. Но ему хотелось наказать Афину за то, что она обнажила его душу, отплатить ей за преступление, заключающееся в том, что она знает его лучше, чем он сам. Из-за неудержимой нелогичности их супружеского соперничества он мог сделать это только одним способом: доказать, что она неправа, даже если она и права. Он решил не говорить Афине о препарате Е.80, зная, что потом сможет оправдать свое поведение необходимостью соблюдения тайны.
— Вот и хорошо. Теперь я передаю все в твои руки, Вилли. Ты вернешься в свою контору и какое-то время не будешь со мной контактировать. Кто-нибудь из нас, Мэнни или я, свяжемся с тобой после твоего возвращения.
Карев встал.
— Я еще не поблагодарил…
— Это излишне, Вилли, совершенно излишне. Желаем тебе хорошего отпуска, — сказал Баренбойм. Он не перестал улыбаться даже тогда, когда его заслонила закрывшаяся дверь кабинета.
Карев вернулся в свой кабинет и закрыл дверь на ключ. Сев за стол, он вынул из саквояжа черный футляр, положил его перед собой и внимательно осмотрел запоры. Их спроектировали так, чтобы крышка отскакивала под прямым углом к коробке, однако, загнув отверткой металлические заслонки, он сумел изменить их положение таким образом, что крышка открывалась под меньшим углом. Довольный проделанным, он сорвал красную ленту с пистолета, содержащего Е.80, и положил его в переднее углубление футляра.
Голубые воды озера Оркней мягко поблескивали в лучах послеполуденного солнца. Спускаясь по лестнице с вертовзлета, Карев глубоко вздохнул и обвел взглядом видимые вдалеке снежные склоны, маленькие, как игрушки, сосны, и светлые пастельных оттенков контуры отеля Оркней Регал. Как с гордостью было объявлено через динамики реактивной машины, из-за холодного атмосферного фронта, воздействующего на западные штаты, руководство курорта пошло на расходы, связанные с установлением над озером линзообразного поля Бюро Управления Погодой. Глядя наверх, в пустую голубизну, Карев чувствовал себя так, словно оказался внутри старинного прозрачного украшения с падающими хлопьями внутри.
— Как называются эти старинные стеклянные шары с миниатюрными хлопьями снега? — обратился он с вопросом к Афине, когда вместе с другими пассажирами входил в здание аэропорта.
— Не знаю, есть ли у них специальное название. У Ольги Хикней их в коллекции больше десятка, и она называет их снегуличками, но, кажется, это название цветка.
Афина тоже с интересом разглядывала долину и говорила совершенно спокойно, чего не было с ней со времени той вечерней ссоры. Она раскраснелась и одета была в новый вишневый плащ, похожий, вдруг
