крестом, которую король посетил вместе с Жуанвилем. Но там они обнаружили лишь кости древних отшельников. В момент отплытия недосчитались одного моряка; решили, что он остался на острове, чтобы стать там отшельником: королевский интендант оставил ему три мешка сухарей.
Когда флот подплывал к острову Пантелариа, который принадлежал королю Сицилии и был населен сарацинами, королева попросила короля послать три галеры, чтобы набрать фруктов для детей. Король выслал вперед три галеры, отдав им приказ быть готовыми вернуться, когда королевский корабль будет проходить мимо острова. Но когда корабль проплывал мимо острова, галеры не появились. Матросы перепугались; они полагали, что их захватили сарацины, и хотели идти дальше. Но король этого не пожелал: «Воистину, я не послушаю вас в том, чтобы оставить моих людей в руках сарацин, не совершив по крайней мере все возможное, чтобы освободить их. И я приказываю вам повернуть паруса и напасть на них». И когда королева услыхала сие, она выказала великую скорбь и сказала: «Увы! Это все из-за меня!» Корабль повернул, и стали видны галеры, отходящие от острова. Когда они подошли к королевскому кораблю, Людовик спросил моряков о причине их задержки; они ответили, что виной всему были шестеро сыновей парижских горожан, которые объедались фруктами в садах, и нельзя было их заставить вернуться обратно на борт. Тогда король приказал посадить их в шлюпку. И они принялись кричать: «Сир, Бога ради, возьмите у нас все что есть, но не помещайте туда, где держат убийц или воров, ибо это навсегда покроет нас вечным позором». Королева и бароны упрашивали короля простить их, но он не хотел никого слушать, парижан спустили в шлюпку, и они оставались в ней до конца путешествия. Там они пребывали в великой опасности, волны накрывали их с головой, и они приседали от страха, чтобы ветер не унес их. «Но это было справедливо, – заключает Жуанвиль, – ибо их обжорство нанесло нам ущерб в том, что мы опоздали на добрых восемь дней, потому что король велел повернуть корабли назад».
Вечером, из-за небрежности служанок, каюта королевы загорелась. Когда королева проснулась, то увидела, что ткани, покрывавшие одежды, охвачены огнем; она нагая соскочила с постели и сбросила пылавшие ткани в море. Парижане, сидевшие в шлюпке, закричали: «Огонь, огонь!» Жуанвиль поспешно оделся и присоединился к морякам. Вскоре его оруженосец, обычно спавший в его ногах, пришел сообщить ему, что король проснулся и требует его к себе. «А я ему сказал, что вы в покоях, и король мне ответил: 'Ты лжешь'». На следующий день Людовик Святой рассказывал о происшествии своим людям и сказал Жуанвилю: «Сенешаль, я приказываю, чтобы отныне вы не ложились спать, покуда не будут погашены все огни, за исключением большого огня, что на складочной каюте корабля. И знайте, что я не лягу, покуда вы ко мне не придете». И так теперь было всегда.
После десяти недель плавания показались берега Прованса близ Иерского порта. Королева и совет предложили королю сойти на берег, поскольку земля принадлежала его брату. Людовик Святой ответил, что он высадится только в Эг-Мотре, на своей земле. В среду и четверг король не пожелал изменить свое решение. В пятницу Людовик Святой позвал Жуанвиля и спросил его: «Сенешаль, что вы посоветуете в этом деле?» Жуанвиль ответил: «Сир, а вспомните, как мадам де Бурбон, не пожелав высадиться в этом порту, снова устремилась в море, дабы достичь Эг-Морта, и так и проплавала семь недель». Тогда король созвал свой совет; все считали, что нужно высадиться здесь, ибо было бы безрассудно подвергать себя, свою жену и детей превратностям морского плавания, после того как они их счастливо избежали. Король согласился с этим, чем очень обрадовал королеву.
VII
Последний период правления Людовика IX
(1254–1270)
Король причалил у замка Иер с королевой и детьми. Там они дождались лошадей, на которых должны были уехать во Францию. К ним прибыл аббат Клюни с подарком в виде двух прекрасных коней – одним для короля, другим для королевы. Потом он попросил разрешения поговорить о своих делах. Король слушал его очень внимательно. Когда аббат закончил, к королю подошел Жуанвиль и спросил его: «Неужели вы внимаете так благосклонно клюнийскому аббату потому, что он вчера подарил вам двух прекрасных коней?». Король подумал и ответил: «Воистину так». Тогда Жуанвиль продолжал: «Сир, знаете, почему я обратился к вам с этим вопросом? Потому что я советую вам, чтобы по прибытию во Францию вы запретили всем вашим судебным советникам брать что-либо от тех, кто придет к вам с делом, ибо будьте уверены, если они возьмут [что-либо], то охотнее и внимательнее будут выслушивать тех, кто сделал им подарок, как вы поступили с аббатом Клюни».
Не только от своих приближенных Людовик Святой снисходительно выслушивал советы. Весьма уважаемый францисканец Гуго де Динь жил неподалеку от замка Король велел послать за ним. Тот прибыл в сопровождении огромной толпы мужчин и женщин, следовавших за ним. Король велел ему начать проповедь. Гуго, незнакомый с придворной жизнью, начал говорить о монахах. «Сеньоры, – сказал он, – я вижу при королевском дворе слишком много монахов; да и в самом окружении короля». И добавил: «Я же первый [из них]; я говорю, что им не спастись, иначе Святое Писание нам лжет, чего не может быть. Ибо Святое Писание говорит нам, что монах не может жить вне своего монастыря, не впадая в смертный грех, подобно тому, как рыба не может жить без воды. И если прибывающие у короля монахи говорят, будто бы [двор] – это монастырь, я им скажу, что это самый большой монастырь, который я когда-либо видел: ибо он простирается по ту и по эту сторону моря. Ежели они говорят, что в этом монастыре можно вести суровую жизнь, дабы спасти свою душу, я им в этом не верю; но я вам скажу, что я откушал с ними великое множество различных мясных блюд и выпил добрых вин, крепких и светлых; отчего я уверен, что окажись они в своем монастыре, они бы не имели тех удобств, которые имеют при королевском дворе».
Потом он принялся за короля и стал поучать его, как должно себя вести. «Никогда не видел, – сказал он, – чтобы какое-либо королевство или сеньория когда-нибудь погибли, разве что за отсутствием правосудия. Так что пускай король постарается, возвратясь во Францию, творить правый суд своему народу и тем самым сохранит любовь Господа так, чтобы Он не лишил его королевства Франции вместе с жизнью».
Жуанвиль хотел задержать этого монаха при дворе, но это удалось ему не больше, чем королю. В великом гневе Гуго ответствовал: «Конечно, я этого не сделаю; но я отправлюсь в то место, где Богу будет угодно меня видеть, и это будет не королевский двор».
В день, когда Людовик Святой собирался выехать из Иера, он спустился к подножью башни, так как берег был крутой. И он прошел дальше, чем хотелось бы, потому что не успели привести ему его парадного коня. Когда явился конюший, король в раздражении набросился на него с бранью. Жуанвиль потом ему сказал: «Сир, вы должны многое простить конюшему Понсу, ибо он служил вашему деду, и вашему отцу, и вам». Но король не уступал. «Сенешаль, – ответил он, – он не нам служил; это мы пользовались его службой, страдая от его дурных наклонностей. Ибо король Филипп, мой дед, говорил мне, что следует вознаграждать своих людей в зависимости от того, как они служат: одного больше, другого меньше; а еще он говорил, что никто не может быть хорошим правителем, если не умеет достаточно смело и твердо отказывать в том, что мог бы дать. И я вас поучаю сим вещам, потому что люди в наш век так любят выпрашивать. Редко встретишь тех, кто печется о спасении своей души или о личной чести, хотя они и могли бы присвоить добро ближнего, правым или неправым путем».
Из других рассказов о жизни Людовика Святого видно, что нерадивость королевских слуг часто переходила все границы. Чтобы судить о небрежности Понса, надо вспомнить, что король был слаб настолько, что Жуанвилю пришлось одолжить ему коня и следовать за ним пешком.
Королевский кортеж миновал Экс-ан-Прованс, дабы посетить в Сен-Боме могилу святой Марии Магдалины. Переправившись через Рону у Бокера, он вступил в пределы Франции. Именно там Жуанвиль распрощался с королем; он отправился к своей племяннице, дофине Вьенской, а потом к графу де Шалону, своему дяде, и графу Бургундскому, своему кузену. Пробыв некоторое время в Жуанвиле, он вновь встретился с королем в Суассоне. И Людовик Святой устроил в его честь пышный праздник, который привел в восхищение всех присутствовавших.
Король продолжал свой путь по Лангедоку, Оверни и Бурбоннэ, и повсюду его принимали с радостью и великими почестями. К нему стекались люди, несшие подношения. 9 августа он миновал Пюи, затем Бриод, Иссуар, Клермон, Мулен, Сен-Бенуа-сюр-Луар. В субботу, 5 сентября, он был в Венсене, а в воскресенье прослушал службу в Сен-Дени. 7 сентября король торжественно въехал в Париж с женой и тремя детьми, родившимися на Востоке. Процессия духовенства из приходов и монастырей вышла ему навстречу. Он возвратился в Венсен, чтобы остановить публичные празднества, танцы и прочую суету, которые считал
