выйдя из аптеки, он очутился в полном одиночестве и мраке.
Через несколько минут доктор Спарлоу пришел сменить своего усталого компаньона. Подвижный, полный энергии, он нетерпеливо выслушал рассказ Кейна о смелом лечении мадам ле Блан, мало внимания обратив на примененные им методы.
— Вам следовало взять с нее подороже, — решительно сказал старший компаньон. — Она заплатила бы без разговоров. К нам она обратилась только потому, что ей стыдно было показаться в большой аптеке на Монтгомери-стрит. Больше мы ее не увидим.
— Но она хочет, чтобы вы осмотрели ее завтра, — возразил Кейн, — и я обещал, что вы приедете.
— Да вы же говорите, это просто царапина, — сказал доктор, — и вы залепили ее пластырем. Хм! Зачем же я ей понадобился? — Однако второй клиент, Аллен, заинтересовал его больше. — Когда он зайдет опять, покажите его мне.
Мистер Кейн обещал; почему-то в тот вечер он возвращался домой со смутным и неуловимым чувством недовольства собой.
На другой день его ждало более серьезное огорчение. Он сменил доктора, который отправился на обычный утренний обход своих пациентов, но через час вдруг вернулся. Вид у него был встревоженный и взволнованный, хотя сквозь волнение пробивался юмор, свойственный калифорнийцам того времени даже в самых затруднительных случаях жизни. Засунув руки глубоко в карманы брюк, он встал у прилавка прямо перед своим молодым компаньоном.
— Сколько вы взяли с этой француженки? — спросил он сурово.
— Двадцать пять центов, — робко ответил Кейн.
— Так вот, я вернул бы их ей обратно и дал бы в придачу еще двести пятьдесят долларов, только бы она не переступала порога нашей аптеки.
— В чем дело?
— Воображаю, как будет выглядеть ее голова после всего этого! Чудак, вы налепили на нее столько пластыря, что его хватило бы на оклейку всего купола Капитолия. Вы стянули ей кожу так, что она как закроет глаза, сразу на стену лезет от боли. А волосы вы просто выкосили, придется ей носить парик по крайней мере два года, и отдали эти волосы в изящной упаковке. Они хотят подать на меня в суд, а вас прирезать без разговоров.
— Она истекала кровью и потеряла сознание, — сказал младший компаньон, — я думал только о том, чтобы ей помочь.
— Вот и помогли, черт возьми! А по мне, лучше дать ей испустить здесь дух, чем обработать и залепить ее таким образом! Впрочем, — прибавил он со смехом, увидев злой огонек в глазах своего компаньона, — она, по-видимому, обо всем этом иного мнения: вся беда
— Я сказал ей только, чтоб сидела спокойно, иначе истечет кровью, — коротко ответил Кейн.
— Хм! Она там болтала: какой-де вы молодчина и как вы хорошо с ней справились. Ладно, теперь уж ничего не поделаешь. Кажется, я пришел туда как раз вовремя, чтобы предотвратить худшее и умерить их пыл. Больше никогда так не делайте. В следующий раз, если сюда ввалится длинноволосая женщина с порезом головы, пустите в ход корпию и танин да спровадьте ее в какую-нибудь большую аптеку, пусть уж там с ней разделываются, как хотят.
И, благодушно кивнув Кейну, он отправился продолжать свой обход.
Мучимый глухими угрызениями совести и все же чувствуя, что с ним обошлись несправедливо, мистер Кейн вернулся к своим фильтрам, ступкам, пестикам и порошкам. Он углубился в работу с такой мрачной сосредоточенностью, что не поглядывал вопреки обыкновению в окно, иначе он заметил бы на улице того самого старателя, который заходил сюда накануне. И только когда чья-то сутулая фигура заслонила свет в двери, он поднял голову и узнал вошедшего. Кейн был вовсе не расположен радоваться его появлению. Приход незнакомца к тому же слишком живо напомнил события минувшей ночи, свидетелем которых, хотя бы и сочувствующим, он был. Кейн удержал грубые слова, готовые сорваться у него с языка. После своей неудачи с француженкой он не был уверен, что применил правильное лечение даже к этому клиенту. Но приветливый взгляд незнакомца и добродушное выражение его лица сразу рассеяли это подозрение. И все же Кейну было как-то не по себе, и скрыть это он не мог. Ему не приходило в голову, что самые простые люди бывают подчас особенно чутки и от незнакомца действительно не укрылось его состояние.
— Я позволил себе заглянуть к вам, — начал он, как бы оправдываясь, — чтобы сказать, как ваши лекарства здорово помогли мне. И, может, надо сказать об этом другим, так я и сделаю.
Он помолчал и, понизив голос, продолжал смущенно:
— Но первым долгом я должен просить у вас прощения за все мои вчерашние расспросы о той важной леди. Не моего ума это дело. Я просто отпетый дурак.
Мистер Кейн тут же понял, что умалчивать о чем бы то ни было или обманывать этого простодушного человека неуместно, и поспешил возразить:
— Да нет же. Эту даму хорошо здесь знают. Она хозяйка ресторана на нашей улице, и двери там открыты для любого. Ее зовут мадам ле Блан. Быть может, вы уже о ней слыхали?
К удивлению Кейна, эти сведения нисколько не уменьшили любопытства его собеседника и не повлияли на его чувства.
— Раз так, — медленно произнес он, — попробую, пожалуй, туда сходить. Видите ли, мистер Кейн, здорово она меня зацепила — по всем статьям. Все это было вчера ночью будто в живых картинах или на сцене. Как думаете, не рассердится она, когда увидит такого неотесанного парня с приисков — из тех, что пытали счастья в сорок девятом?
— Вряд ли, — сказал Кейн. — Разве только ее благородным друзьям это не понравится, — прибавил он, улыбнувшись, — Джеку Лейну, картежнику, который мечет банк в ее игорном притоне, и Джимми О'Райену, призовому борцу, — он у нее за вышибалу.
Но все эти сведения об окружении мадам ле Блан, по-видимому, ничуть не смутили золотоискателя. Он взглянул на Кейна, кивнул и медленно, с уважением повторил:
— Да-а… Держит игорный дом, и банкомета, и борца… Я так думаю, это ей тоже подходит по всем ее статьям. Вы говорите, она живет…
Он осекся, потому что в этот миг в аптеку ворвался какой-то человек и тут же запер за собой дверь на ключ. Сделано это было так стремительно, что Кейн догадался сразу: человек этот слонялся по соседству, а теперь вдруг вынырнул из-за угла. Достаточно было одного взгляда на этого непрошеного гостя, чтобы узнать того самого вышибалу, о котором он только что говорил. Кейну пришлось уже видеть однажды эту отталкивающую, грубую физиономию, во время какой-то уличной драки, в которую вмешалась полиция. Он этой физиономии не забыл, но сейчас его удивило выражение растерянности на красном от пьянства, злобном лице. Он не знал, что такой молодчик редко нападает по обдуманному плану, — ему, как иному дикому зверю, нужно сначала разъяриться. Возможно, именно это и спасло Кейна, потому что, не понимая грозной опасности, он сохранил хладнокровие. Он продолжал спокойно стоять за прилавком. Аллен, как ни в чем не бывало, оглядывал полки с лекарствами.
Молчание обоих явно усиливало ярость и замешательство негодяя. Внезапно он сорвался с места, высоко подпрыгнул и неуклюже исполнил нечто вроде негритянской чечетки, от которой задребезжала вся посуда; однако и это выглядело столь бессмысленно, что сам он так же внезапно остановился и уставился на Кейна в упор.
— Ну, — спокойно произнес Кейн, — что все это значит? Что вам угодно?
— Что это значит? — заорал головорез высоким фальцетом, явно передразнивая Кейна. — А то, что я сейчас разнесу к чертям всю вашу лавочку! И вышвырну на улицу все, что тут есть, вместе с безмозглым идиотом, который изуродовал мадам прическу. Что мне угодно? Да то, что мне угодно, я возьму сам, и никакому дьяволу меня не остановить. — Он распалял себя все сильней и сильней. — И с какой стати вы задаете мне вопросы?
Он рванулся к Кейну, но в тот же миг Аллен бесшумно и незаметно оказался между ними, и Кейна заслоняла теперь широкая спина старателя.
