— Брат, ты на Фатыме-апа женишься?
— Сегодня на рассвете должен отбыть в свою часть.
— А зачем весной песни пел? Кто поёт, тот женится, всегда у нас так.
— Хотя мы с ней вместе и дня не побыли, считай, что женаты. Запомнишь мои слова?
— Клянусь Семью Братьями, запомню! Чтоб меня разорвало, если позабуду!
Миргасим опять взглядывает на звёзды — никогда, кажется, не видал он таких грозных ярких звёзд. И самые крупные — Семеро Братьев. Великаны! Видят ли они затерявшуюся среди сугробов деревеньку, слышат ли клятву деревенского мальчика?
— Клянусь, Мустафа, звёздами клянусь! Но ты напиши ей, чтобы она не так часто ставила мне плохие отметки.
Глянули друг на друга и засмеялись.
Мустафа снял с головы ушанку, открепил красную пятиконечную звёздочку, приколол её к шапке Миргасима.
— Пусть и днём и ночью эта звезда тебе светит.
— О Мустафа… Чёрт возьми!
— Прости, братишка, если утром что не так сказал.
— Язык длинный, да?
— Запомни, худо, когда у мужчины длинный язык.
Миргасим старается шагать в ногу с Мустафой, но ему это плохо удаётся: очень длинные стали у Мустафы ноги.
— К председателю пойдёшь? Ладно, ярар, — по-взрослому говорит Миргасим, — иди. Он тоже воевал.
…Розвальни давно уже стоят у плетня. Их запорошил снег, и лошадь в инее. Совсем она седая.
Миргасим стряхнул снег с мешковины, которой покрыта солома, проверил, хорошо ли, ровно ли солома уложена.
Лошадь жуёт, мотая головой, похрустывает овёс, насыпанный в торбу.
Миргасим вынул из кармана свой ёлочный мешочек, взглянул на цветок, на самолёт, заглянул внутрь. В пакете остались всего один леденец и надкушенный пряник.
«Жаль, что я так много съел».
Снял Миргасим свой красный кушак, завязал в него бумажный мешочек и сунул этот гостинец в солому.
«Что ещё подарить милому брату? Может быть, ленту из гривы Батыра? Нет. Это отцу. Отец Батыра любил!»
Вдруг из-за сугроба вынырнул Чулпан. Чёрный, большущий! Испугаешься, если его не знаешь. И Асия тут:
— Миргасим, хочу отдать Чулпана твоему брату Мустафе. Ты согласен?
Ещё бы! Все говорят: Чулпан — собака не простая, породистая, если её выучить, она здорово будет бойцам помогать.
— За это, Асия, когда война кончится, я женюсь на тебе. Что глаза выпучила? Не веришь? Пусть язык мой отсохнет, если обману!
— Это невозможно, Миргасим. Я уже дала слово твоему брату Зуферу.
— Вот он где! — послышался голос Шакире, и она подбежала к братишке: — Почему сразу домой не пошёл? Почему всех заставляешь беспокоиться?
«Почему, почему…» Но Миргасим молчит.
Как скажешь о прощании Мустафы с Фатымой-апа? О снеге, на котором такие оставались глубокие следы — больших ног и маленьких, когда двое братьев шагали рядом, взявшись за руки. И стоит ли хоть кому-нибудь на свете говорить о своей клятве при свете звёзд?
— «Почему, почему»! — рассердился вдруг Миргасим. — Сама не видишь? Вот, хотим Чулпана подарить.
— Ты придумаешь! Ну на что он Мустафе? Куда он его денет? В вещевой мешок? Или на руках в поезде держать будет? Такого пса большущего! И кормить его надо. А чем? Пайком солдатским?
— Зато на фронте он будет связистом или санитаром и ещё мины станет искать.
— Это Чулпан-то?
— Радио слушай, если не веришь! Служебная собака…
— Не болтай! На служебную собаку учиться надо. А Чулпан чему обучен?
Чулпан стоял понурый, словно виноватый, хвост, как у волка, поджат, голова опущена. На Асию Миргасим не смотрел, боялся взглянуть. Здорово она, должно быть, обиделась, если ни слова не говорит. Он погладил Чулпана:
— Ладно, оставайся пока. Мы тебя обучим. Служебная собака не чужой, свой хлеб ест. Ей паёк полагается. Везде. Даже на фронте.
Глава сорок вторая. Носовые платки
Как побывал брат Мустафа в деревне, небо наше будто посветлело, день прибывает, ночь убывает. Но погода ой-ой-ой! Утрами такие холода! Снег твёрдый, хоть топором коли, топнешь ногой — на всю улицу звенит, сядешь на санки — под полозьями как скрипка скрипит.
Пока Миргасим в школу бежит, ресницы будто белым мохом обрастают, брови — седой кустарник.
— Эй, щёку снегом потри, побелела-а-а! — кричат ему вдогонку.
Хорошо ещё, что нос такой короткий — ничего не страшно: пятачок и две дырочки. Но если бы видели вы, какой у Темирши нос! На семерых, говорят, рос, да Темирша навстречу попался, ему весь этот нос и достался. Как придёт Темирша в класс, начинает нос понемногу оттаивать… Один раз даже на тетрадь капнуло.
Фатыма-апа рассердилась:
— Двойку ставлю — грязная тетрадь.
— Я её р-рук-кавом и л-лад-донью вытер…
— А носовой платок где?
Выдумала апа эти платки носовые! Раньше хорошо было: отвернулся, зажал пальцем ноздрю, дохнул в другую, и дело сделано. Теперь подавай платок, иначе выгонит из класса.
— И п-платком тет-традь ч-чистил.
— А нос платком почистить ты не можешь? Трудно?
Думаете, прежде у нас в деревне носовых платков не было? Были, конечно. А для чего? Для танцев. Когда девушка пляшет и носовым платком по воздуху ведёт, здорово красиво это получается, особенно если платок шёлковый, золотыми узорами расшитый. Будто цветок тюльпан у неё в руке. Годились платки ещё и парням, не на каждый день, конечно, а к случаю. Ну, уезжает, например, парень учиться или на лесозаготовку в далёкие края, тут девушка и дарит ему свой платочек на память, чтобы не забывал: учёба учёбой, работа работой, а невеста твоя ждёт тебя здесь, дома. Взглянет парень на платок дарёный и вспомнит свою милую.
Но чтобы школьники с платком в школу ходили?! Нет, такого не бывало и не будет. Кто всё это выдумал? Асия, вот кто. Идёт по улице в своей шапочке, в калфаке, и носовой платочек у носа держит. Это правильно — береги нос в большой мороз, но разве носовым платком спасёшься? Возьми закутайся шалью, при чём тут носовой платок? Стыдно, говорит, в класс без носового платка приходить.
«У нас в Москве все так».
Но Миргасима не проведёшь, не поверил он словам Асии. Людей в Москве — как Муравьёв в муравейнике, на всех носовые платки напасёшь, что ли? Сколько полотенец, скатертей, занавесок придётся на платки носовые изрезать! Этак все люди станут ходить раздетые, если каждого носовым платком оделять. Ну ладно бы, давать платки по деревням, а то сказала — в Москве!
Но учительница! Каждое слово этой москвички за правду принимает, повторяет даже:
