поставил и полотенце к ним привязал.
— Мама придёт, всё расскажу. И шапки нет, и полотенце улетело… Иди сейчас же ложись! Ложись на мою постель, подушки мягкие, одеяло тёплое. Спи.
«Лечь-то я лягу, но спать не буду. Поутихнет ветер, всё равно, даже без шапки к Фатыме-апа побегу. Главное, не надо спать, не то проспишь всё на свете».
Но ресницы слиплись, голова упала на подушку. Уж очень устал он и замёрз там, на крыше.
Много ли, мало спал, кто знает? Но только проснулся и видит: по-прежнему горит фитилёк в избе. По-прежнему сидит бабушка на сэке, прядёт шерсть. По-прежнему завывает ветер в трубе и стучит по крыше, будто выстрелы гремят.
Но вот среди этого лязга и свиста Миргасиму послышался звук совсем новый, нежный, как звон свирели.
— Бабушка, что это?
— Буран был весенний, и гость в избе у нас тоже весенний. Пока ты спал, ягнёночек родился. Это он кричит. Хочешь посмотреть?
Осторожно, прикрывая рукой, как щитом, колеблющееся пламя, бабушка понесла фитилёк за печку, чтобы показать Миргасиму нового жильца в этой избе, новое существо на нашей земле.
Он стоял на длинных белых, чуть согнутых, ещё дрожащих ножках с розовыми копытцами. Бабушка опустила фитилёк, и Миргасим увидел мордочку с ясными, почти совсем прозрачными глазами и белыми ресницами. Ягнёнок открыл нежно-розовый рот: «Ээ-э-э!»
Тяжело дыша, обернулась на этот зов чёрная овца. Шерсть слиплась у неё на лбу и боках, бока то вздымались, то опускались. Передним копытом овца всё била и била по полу.
— Видишь, если бы в поле ягнёнка принесла, она копытом травы бы себе под снегом поискала, а вот за печкой дело случилось, а копытом всё равно бьёт. Привычка такая!
Ягнёнок расставил передние ножки и потянулся мордой под брюхо матери.
— Закрой глаза, Миргасим. Теперь нельзя смотреть, сглазишь. Он сосёт в первый раз. — И бабушка увела внука на другую половину избы.
— О чём ты всё вздыхаешь, бабушка?
— Каково на фронте в такую метель!
— Бабушка, ночь сейчас или день?
— Не знаю, мой внук. Зола в печи остыла…
— Нас совсем занесло, бабушка! Можно, я выйду посмотреть?
— Дверь не открывается.
— Ну, тогда можно, я за печку пойду? Ягнёнок уже насосался, должно быть.
Миргасим взял на руки маленького, словно игрушечного, барашка.
— Бабушка, он греет теплее, чем овчина.
— Ещё бы, живое согревается живым.
Ветра уже не слышно, но вокруг избы что-то шоркает, слышится какой-то странный скрип, стук под самыми окнами. Миргасим опустил ягнёнка на пол.
— Бабушка! Слышишь? Да слушай же! Что это шумит?
Но у бабушки в ушах всегда шум.
— Это ветер, ветер, — бормочет она.
— Нет, на ветер не похоже. Это голоса людей за стеной, стук лопат под окнами.
Бабушка отогнула край платка, наставила ладонь к уху, прислушалась:
— Откапывают нас люди, Миргасим, откапывают…
Распахнулись наружные ставни, свет хлынул, залил комнату. О, как там, за окном, сверкает небо, сияет снег!
У бабушки глаза заслезились, Миргасим тоже сощурился, чихнул.
— Отворитесь, — стучатся люди в дверь, — отопритесь!
Миргасим кинулся в сени, сбросил крюк — народу перед крыльцом полно собралось: кто с лопатой, кто с ломом, кто с совком.
Впереди всех Фатыма-апа, в руках у неё Миргасимова шапка с красной звёздочкой.
— Жив, жив Миргасим! — закричала учительница тонким, пронзительным голосом и задрожала как в лихорадке.
Ещё бы не дрожать. Знаете, что передумала, что пережила она!
Глава сорок четвёртая. Красная звездочка
Буран выл вовсю, когда вдруг что-то торкнулось в окно к Фатыме-апа. Постучало и пропало. Часа через два снова плюхнулось в стекло, и опять ничего нет, потом объявилось — трётся, стучится.
«Несчастная кошка, — подумала Фатыма-апа, — она уже и не мяучит».
Приоткрыла дверь и тут же в комнату внесло шапку. Увидела учительница знаменитую Миргасимову звёздочку — на всю деревню одну, — выскочила из дома, побежала, закричала:
— Спасите, помогите! Миргасим пропал!
А ветер крутит, сбивает с ног, волочит. Ничего она не видит, даже голоса своего не слышит, как в дурном сне…
Но Миргасим человек счастливый. Это на его счастье угомонился ветер, улёгся снежный буран и услышали люди голос учительницы. Высыпал народ на улицу. Шапка переходила из рук в руки.
— К ним домой надо пробиться, — решили старики. — Если мальчишки нет, на ферму наведаемся. Там не окажется, дадим знать милиции, сообщим в военкомат. Всю округу поднимем…
Хотя Фатыма-апа еле-еле на ногах стояла, однако тоже взялась за лопату.
— Не оплакивай мальчика прежде времени, учительница, — сказали старики, — дед его однажды двое суток под снегом пробыл, а жив остался.
— Без шапки?
— Миргасим не глупый, тулуп на голову натянет.
— Нечего, нечего языком болтать, отбрасывайте снег, да поживее.
— Ох, успеем ли?..
— Делай, что должно, а чему быть, то и будет.
И вдруг дверь отворилась, и все увидели Миргасима.
— Живой, здоровый!
— Где ты шапку потерял?
— Для чего по ветру добро своё пускаешь?
Люди смеялись, а некоторые даже всплакнули.
— Ох уж эта звёздочка красная, всю деревню она всполошила!
Когда и бабушка навстречу людям вышла, нашёлся весёлый человек, преподнёс ей изодранное ветром полотенце с красными концами:
— Узнаёте?
На одном конце полотенца были чёрной тушью нарисованы буквы «МИР», а на другом — «ГАСИМ».
— Когда это ты успеваешь всюду имя своё поставить, мой внук? Даже на дне колодца расписался бы, если б воды холодной не боялся.
— Миргасиму грамота на пользу пошла.
— Неграмотному худо, но и шибко грамотным быть, оказывается, не каждому хорошо.
— Мы трубу прочистили, — закричали люди на крыше, — можете печку затопить!
— Заходите, друзья, самовар поставлю, всех чаем напою.
— Дом Фарагата тоже на подветренной стороне, — говорит Миргасим, — пойду помогу. Фарагат один мужчина в доме, трудно одному.
— Держите внука за хвост, бабушка, больно он у вас шустрый.
