— Антон Штейн? — удивился Грым. — Из-под Саратова родом?
— Ну да. Гнаденфлюр.
— Старикан?! Он же погиб! В сорок третьем, под Курском! Танк сжег, и сам…!
— Кто погиб? Дед?! Да он и сейчас живехонек! Какие фашисты под Курском?!
Лёнька еще раз приложился к фляге. И исчез.
— Костя, Ви таки пророк! Только шобы перенестись, ему надо не протрезветь, а таки выпить.
— Надеюсь к себе перекинуло, а не к динозаврам, — рассеянно заметил Грым. — Яшка, ты не понял главного! Тошка Штейн остался жив. Немцы до Курска не дошли. История изменилась, понимаешь?! Не зря мы корячимся!
— Таки разве кто сомневался? — усмехнулся Яшка. — Или Ви собирались до заслуженного отдыха?
Поляна вдруг исчезла вместе с невероятной компанией. Вокруг шумел Грушинский фестиваль. Хаотично перемещались толпы слегка неодетого по поводу жары народа. Пьяного и трезвого, с гитарами и без. В живописном беспорядке стояли палатки, занимая любые, даже самые маленькие кусочки ровной местности. С ближней сцены доносился хриплый голос Леши Тараканова:
Лёнька огляделся, пытаясь сориентироваться. Ага, почти у самого лагеря. Ну и потопали. Пригрезится же такое!
— Лёнчик!
Вовка Дробышев бежал к нему через луг, радостно размахивая руками.
— Лёнчик! Ты куда пропал! Мы тебя весь день ищем! Девчонок твоих тормознули. Они говорят: «Пошел в сортир и не вернулся». Ты где был? Лёнчик!
— У подруги был. Получилось так.
— Ух ты! — Вовка уставился на грудь друга. — Кто это тебе так перепаял?
— Упал на пенек. Пошли в лагерь.
И Лёнька двинулся следом за Дробышевым. Немецкая фляга с выбитым орлом, ухватившим цепкими когтями свастику, жгла руку. Можно объяснить всё. И почти суточное отсутствие, и синяк на груди. И даже флягу. И несколько рыжих шерстинок на джинсах. Всё можно объяснить. Только почему-то совершенно не хочется. Зато очень хочется по возвращению съездить к деду…
Яшка, краем глаза кося в сторону Светки, допел куплет и, продолжая выводить на гитаре мотив, с задумчиво-недовольным видом произнес:
— Я Вам скажу за эту песню, шо ощущаю таких неверностей, как нигде кроме!
— Ты что, оригинала не знаешь? — спросила Светка, переворачиваясь с живота на спину.
— Откуда ему знать? — лениво протянул Костя, — «Неуловимых» в шестьдесят шестом сняли. А до того времени никто за Яшку-Цыгана и его песни и не догадывался. Тьфу! Кажется, я заразился от этого одессита!
— Товарищи йети! Ви шо, издеваетесь? Таки я не вижу очереди за диктовку! — возмутился Любецкий.
— Не кипишись, продиктую, — Звин дружелюбно оскалилась, — могу и напеть!
— Светочка, при всем уважении к вашим вокальным талантам, таки лучше сразу огнетушителем! Ми не выпьем сколько надо, просто не имеем никого из Тулы, и даже прочих немцев. И литра спирта тоже отсутствует. Даже шнапса и то… Но шо касается слов…
— А шнапс куда делся? — спросил Костя.
— Одну флягу отдали без второго слова за опохмелку нашего интернационального алкоголика. Вторую он прихватил с собой до будущего, — Яшка задумался, — или до прошлого, но не суть. Полфляги наш кашевар-террорист скормил несчастной тетерке, за которую так любезно ходили мадемуазель и ее красный друг. Потому ми имеем на обед лебедей в вине, то есть дичь в шнапсе. Полторы фляги ми налили фрицу, шобы проверить, имеем ми немецкого Зоммерфельда или таки русского…
— Это когда успели? — поинтересовалась Светка.
— Таки пока Ви с Грымом ходили до сбора цветочков, ми решили подумать за хорошую мысль.
— И каков результат? — спросил Костя.
— Таки он ни разу не из Тулы, — махнул рукой Яшка. — Сыграл жмура с половины фляжки. Просто позорит достойную фамилию!
— Ты же сказал полторы? — прищурилась Светка.
— Таки мы допили остальное. — равнодушно пожал плечами Любецкий. — Не пропадать же добру. Да и за упокой положено. Шоб лежал и не бродил.
— Шамси, — пожурил Костя, — мусульмане же не пьют.
— Я атеист, Грым-джан, — невозмутимо ответил таджик. — А кроме того, если бы Аллах не хотел, чтобы я пил этот шнапс, он бы мне его не послал.
— Так шо ми имеем четырех фляг, из которых по две до Вас с мадемуазель, пропорционально весовых категорий, — закончил подсчет на загнутых пальцах Яшка, — Так шо там за слова? Мине таки страшно хочется делать до гитары песню Яшки-Цыгана.
— Мда, — вслух посетовал Костя, — хреновый из меня командир. Совсем распустил личный состав.
— Костя, не будьте таким занудой! Никто же не говорит, шо ми работаем по шнапсу каждый день или против приказа. Но иногда это даже немного полезно. Да и шо значит полфляги для русского таджика? Таки наши немцы с литра спирта как стеклышко. Только звереют, шо твоих берсерков с мухомора! Лучше без второго глотка добейте свои фляжки, и снимем вопрос за неимением материалу. И закусите тетеркой в шнапсе, как в лучших домах ЛондОна и Пэриджа!
Яшка немного помолчал, перебирая струны, вполголоса пропел:
После этого Любецкий совершенно серьезным голосом спросил:
— Таки шо ми будем делать за этого непонятного гауптмана? Скажу Вам без второго слова, шо он меня волнует в самом плохом смысле!
— Зацепил? — поинтересовался Костя.
