Прочитав эти стихи, Маршак уже не улыбался, а буквально хохотал. Он снова закашлялся, но на сей раз не от сигарет, и продолжал смеяться, даже кашляя. Что-то непосредственное, искренне-детское было в этом смехе, и я в тот миг подумал, что умение возвращаться в детство — все равно что умение возвращаться в прошлую, вечную правду…
— Умница ваш дедушка, ох, умница! О, эти замечательные местечковые старики! Сколько мудрости, юмора и печали хранили они в своих сердцах!.. Помню, мой дедушка — кстати, он был прямым потомком известнейшего талмудиста XVII века Аарона Шмуэля Койдановера, часто повторял: «Бедняк радуется тогда, когда теряет, а потом находит то, что потерял».
Слова эти, как я понял позже, не случайно вырвались у Самуила Яковлевича. Слушая рассказ о моем дедушке, он, конечно же, вспомнил своего витебского деда Боруха Гиттельсона.
…Нашу беседу прервал телефонный звонок.
— Кто звонит, Розалия Ивановна? Элик?
Самуил Яковлевич снял трубку.
— Элик, у меня гость. Марк из Белгорода-Днестровского, да, да, из Аккермана, того самого пушкинского Аккермана, помнишь:
Самуил Яковлевич протянул мне несколько листков своих переводов из Блейка, не прекращая разговора по телефону. На одном из них я прочел стихотворение «Школьник». Как учитель, обратил внимание на его актуальность, даже переписал две строфы:
Самуил Яковлевич положил телефонную трубку.
— Это звонил мой сын, единственный оставшийся в живых из моих детей. Очень способный! Лауреат Лауреатович! Днем он физик, а по вечерам и по ночам — литератор. Уже больше десяти лет работает над переводом романа Остин. Это замечательная английская писательница. Жаль, что пока ее у нас не знают… Да и Блейк нашим читателям известен очень мало. Он был не только великий поэт, но и прекрасный художник и выдающийся философ. Как часто повторяю я его афоризм: «Вечность влюблена в творчество времени». Я мечтаю издать сборник стихов и афоризмов Блейка в моих переводах, проиллюстрированный рисунками автора…
Этой мечте Самуила Яковлевича, увы, не суждено было осуществиться при его жизни — сборник избранных стихов и афоризмов В. Блейка был издан в 1965 году, год спустя после смерти Маршака. А в тот день он попросил меня прочесть стихотворение «Школьник», напечатанное на пишущей машинке. Правок было так много, что читать мне было нелегко, но я старался.
— Ваши воспитанники, наверное, рассуждают так же, как школьники времен Блейка? — спросил Самуил Яковлевич. И, не дожидаясь моего ответа, сказал: — Впервые это стихотворение было опубликовано в «Северных записках» еще в 1916 году. А сегодня я снова к нему вернулся… — А Пушкина любите? — неожиданно переменил тему Самуил Яковлевич и, не дожидаясь ответа, прочел «Анчар», а потом несколько вариантов этого стихотворения. Я знал, что Маршак помнит всего Пушкина наизусть, но мне показалось, что он читал разные варианты «Анчара», чтобы открыть что-то новое, неведомое мне. В этот момент я уже не мог «конспектировать» Самуила Яковлевича — он с таким «жаром» объяснял мне извечную философию пушкинского «Анчара» и так изучающе смотрел мне в глаза, что, казалось, сомневался, понимаю ли я то, что он говорит.
И еще услышал я от Маршака в тот день:
— Мне не было и пятнадцати, когда Владимир Васильевич Стасов предложил мне написать стихи, посвященные памяти скульптора Антокольского (Я тогда впервые услышал, что есть у Маршака такие стихи. — М. Г.). Когда я принес ему стихи, в его кабинете я увидел композиторов Глазунова и Лядова. Едва ли не в первую минуту моего прихода Анатолий Константинович (Лядов) спросил меня, люблю ли я Пушкина. Не задумываясь, я ответил: «Очень! Но больше люблю Лермонтова». Анатолий Константинович, нагнувшись ко мне, ласково, но очень убедительно сказал: «Любите Пушкина». Наверное, тогда я еще до Пушкина не дорос, но вскоре понял, почему Лядов так сказал. Вот и сегодня говорю всем: «Любите Пушкина».
Однажды Тамара Григорьевна Габбе рассказала мне о мальчике Саше, сыне ее лечащего врача. Зрение у него катастрофически падало, а очки он носить не хотел. Надо было спасать ребенка, и я написал стихотворение «Очки». Получив такой подарок, Саша все-таки надел очки. А позже я получил сотни писем со всех концов Союза — родители благодарили меня за эти стихи.
В жизни бывают удивительные встречи… В 1969 году, работая в одной из школ Москвы, я обратил внимание на восьмиклассника Сашу Ф. Оказалось, что это тот самый мальчик, который не хотел носить очки. Я заговорил с Сашей о Самуиле Яковлевиче, и он рассказал мне подробно историю стихотворения «Очки»:
— В детстве я был лучшим футболистом нашего двора. Меня называли Дворовым Пеле. Несмотря на возраст, я был капитаном футбольной команды. И вдруг мне — очки? Представив себе весь ужас положения, я убежал из дому. Мама вместе с Тамарой Григорьевной нашли меня. Мне было обещано все, даже сенбернар. Только чтобы носил очки. Но и сенбернар не смог бы заменить мне футбол… Месяца через три- четыре под Новый год среди прочих подарков под елкой я нашел и дар Тамары Григорьевны — книжечку Маршака с автографом и — настоящие очки.
Летом 1964 года, прочитав в «Литературной газете» сообщение об образовании Комиссии по литературному наследию С. Я. Маршака, я отправил по указанному адресу все имевшиеся у меня материалы: два письма Самуила Яковлевича, письмо Л. Орловской — его секретаря и свое письмо, в котором рассказал о встрече с поэтом.
Не помню, сколько времени прошло с того дня, но отчетливо помню свое состояние, когда получил из Москвы большой конверт с адресом, написанным почерком Самуила Яковлевича, и подпись точь-в-точь его.
