— А я и не заметил, что их нет, — махнул Тищенко рукой в сторону кровати Туя.
— Это просто одеяло так лежит — кажется, будто спит человек.
— Кстати, а сколько сейчас время?
Лупьяненко долго пытался разглядеть в темноте стрелки часов и, наконец, не совсем уверенно сказал:
— Вроде бы пять минут четвертого. Стрелки плохо видно.
— Для сна совсем мало времени осталось. Пошли быстрее, — стал торопиться уже Игорь.
Дневальный, лениво дремавший на тумбочке, заслышав шарканье тапок идущих курсантов, испуганно вздрогнул и вскочил на массивную резиновую подкладку для ног. Но, увидев, что это не сержанты, что-то недовольно пробурчал и вновь принял свое прежнее тоскливо-сонное положение. Тем временем стирка в умывальнике шла полным ходом. Валик мочил в раковине свое хэбэ, а Ломцев и Туй яростно терли щетками свои распластанные на плитках пола штаны. Лупьяненко быстро сбросил с себя хэбэ и затолкал его в туже раковину, в которой замачивал свое Валик. Игорь хотел, было, последовать их примеру, но вовремя вспомнил, что Гришневич приказал быть к подъему не только чистыми, но и более — менее сухим. «Зачем мочить все хэбэ — я лучше грязные места застираю. Будет и чисто, и высушивать легче», — решил Тищенко. На штанах Игорь аккуратно застирал только низ и колени, а на хэбэ — концы рукавов и полы куртки. Получилось неплохо, а главное — гораздо быстрее, чем у стиравшего рядом Лупьяненко. В умывальнике было сыро и холодно. «И как тут только зимой стирают?» — подумал Тищенко. Несмотря на то, что Игорь буквально дрожал от холода и все время усиленно двигался, его начало неодолимо клонить ко сну. Тищенко вначале безуспешно пытался с этим бороться, но, в конце концов, почувствовал, что если сейчас не закончит стирать, то заснет прямо на холодном плиточном полу. Ломцев и Туй уже закончили стирку и, отжав хэбэ, понесли его сушить и одновременно гладить в бытовку. Ломцев к тому же сходил в кубрик и разбудил Улана, Стопова и Мазурина, чтобы они заняли освободившиеся места. Игорь помог Валику выкрутить штаны, затем вместе с Лупьяненко занялся своим хэбэ. Воды вышло мало, но Тищенко особенно не старался отжимать, опасаясь, что намокнут нетронутые стиркой сухие участки. Лупьяненко стирал полностью, поэтому его хэбэ отжимали на совесть. После каждого оборота из отжимаемых штанов лились целые водные потоки. Хорошо все выкрутив, курсанты тоже поспешили в бытовую комнату — было всего два утюга и ими нужно было вовремя завладеть. Бытовая комната была сравнительно небольшим по размеру помещением метра три в ширину и где-то около шести в длину. Главной ее отличительной особенностью было то, что бытовая комната внешне была совершенно не похожа на все остальные. От пола и до самого потолка она была отделана листами ДВП, покрытыми ярким, кумачовым бархатом. Остальное пространство, в том числе и потолок, было покрыто фанерой, имитирующей полировку. Вдоль стен располагались небольшие, удобные полочки, все вместе образующие одну единую полку. Над полочками были приделаны зеркала, в промежутках между которыми находились электрические розетки. Над каждой розеткой висело по одному светильнику. Зажженные светильники многократно отражались в зеркалах, и по вечерам бытовая комната напоминала маленький уголок какого-нибудь дворца. Бытовка была единственным по-настоящему удобным и красивым местом во всей казарме. Может быть из-за внутренней отделки, а может и из-за своих небольших размеров — в армии больше всего надоедают длинные заборы и огромные, неуютные помещения.
Разложив штаны на специальной гладильной доске, напоминавшей небольшой журнальный столик, Игорь принялся сушить их утюгом. Чтобы ненароком не сжечь свою форму, Тищенко переключил утюг на минимальный нагрев, но вскоре убедился, что переключатель давно сломан и не действует.
— Что ты все переключатель крутишь? Он не работает.
— Да я и сам уже понял, что не работает, — ответил Игорь Антону.
— Ты не бойся — штаны не прогорят, они ведь мокрые.
Это у тебя мокрые, а я только некоторые места застирал.
— Все равно не сожжешь. Но если ты так боишься, то просто не держи утюг на одном месте и все будет нормально.
— Ладно — не учи ученого! Я это и сам знаю, — недовольно буркнул Игорь.
Тищенко не понравилось, что Лупьяненко начал его поучать.
Антон же пропустил бурчание Игоря мимо ушей и продолжал молча гладить хэбэ. Стрелки на штанах у Лупьяненко получились гораздо лучше, чем у Игоря потому, что мокрому всегда легче, чем сухому, придать нужную форму. Игорь это хорошо понимал и особенно не огорчился.
— Ну, как у тебя — еще мокрое? — спросил Антон.
— Почти сухое.
— А у меня не совсем — рукава еще влажные. Может в сушилку повесить?
— Ты же уже погладил… В сушилке может помяться, да и вообще… кто-нибудь сопрет до утра. Лучше положи на табуретку, а по подъему на себя оденешь — вот оно и подсохнет.
— Ты думаешь? — нерешительно спросил Лупьяненко.
— Конечно! Чего тут думать? Пошли быстрее — спать пора. Уже без пяти четыре, — Игорь начал приходить в раздражение из-за нерешительности Антона.
Тищенко уже с полчаса занимала не столько стирка, сколько желание как можно скорее лечь в постель.
Когда курсанты шли назад в кубрик мимо дневального, тот даже не пошевелился — лишь лениво приоткрыл один глаз и тут же закрыл его вновь.
— Смотри, ему даже посмотреть лень! А помнишь, как он вначале каждого шороха шугался? — улыбнулся Игорь.
— Заколебался он шугаться — и каждого шороха, и нашего Шороха. Если бы мимо тебя каждые пять- шесть минут кто-нибудь ползал, ты тоже, наверное, шугаться перестал бы, — ответил Лупьяненко.
Разбудив Шкуркина, Бытько, Албанова и Байракова, курсанты на цыпочках отправились к своим кроватям. По пути Игорь едва не опрокинул табуретку Гутиковского, зацепившись за ее ножку не по размеру большими тапками.
— Тише ты — Гришневич проснется! — зло шепнул Лупьяненко.
Но никто не проснулся, только Гутиковский беспокойно зашевелился и что-то пробормотал во сне. Постель уже остыла, и замерзший Игорь долго не мог отогреться. Но едва холод немного отступил, Тищенко сразу же погрузился в дремотное состояние и вскоре уснул.
Глава девятнадцатая
Присяга
Девушка в белых брюках, как секс-символ учебки. Парад на плацу. Почему у комбата Томченко красное лицо. В учебке, оказывается, есть комсорги. Форма Тищенко — лишь жалкое подобие парадного мундира взводного. Сможет ли Игорь победить американского морского пехотинца. «Суровая кара советского народа» в образе плюющего в лицо сержанта Гришневича. Родных и гостей пускают в часть. Часть в роли сумасшедшего дома и центра мира одновременно. Отмечал ли рядовой Сиськин-Писькин свой день рождения вместе с командирами и друзьями в чепке. Игорю не дают увольнение. Тищенко сомневается, что придет домой «богатырем». Тищенко угощает приятелей-казахов яблоками и конфетами.
Сегодняшнее утро было особенным и это чувствовалось во всем. В части царило какое-то всеобщее торжественно-приподнятое настроение. Офицеры, для которых присяга была не таким уж и радостным событием, поддались всеобщему настроению, и все это создавало настоящую праздничную атмосферу. Впрочем, это ничуть не мешало отдавать строгие и требовательные приказы. Сержанты ругались меньше, а суетились гораздо больше обычного, проверяя, как на курсантах сидит парадная форма. Ее одели сразу после завтрака. Игорь знал, что к этому времени должны были приехать родители: «Наверное, уже ждут на КПП или возле клуба. Сегодня целое море народа в части будет. И гражданским можно будет по всей
