иванов бегут во все стороны. Конец войны не далек — возьмем Москву, выйдем за Волгу до Урала и конец». — «То есть как конец?» — «А очень просто, пусть большевики живут в своей Азии, нам довольно Европы. Ты думаешь нам будет легко с этим огромным жизненным пространством? Но мы справимся, ты увидишь, что мы сделаем здесь через десять лет… рай… но рай для нас немцев и для тебя тоже».
Галанин молча, криво улыбаясь, смотрел на своего друга, потом подошел к окну и посмотрел вниз на повешенных, на поваленного Сталина, на русское трехцветное знамя. Вдоль площади, где продолжала стоять толпа любопытных, промчался на мотоцикле немецкий солдат, на сидекаре сидели два русских мальчишки, и что-то кричали размахивая руками, немец не глядя на них, прямой как палка, промчал их под липами в боковую улицу. Да, вот оно братство, действительное освобождение, а не новое рабство, о котором мечтает Розен, впрочем Розена не трудно потом будет переубедить, но другие, другие… как их много этих самоуверенных господ. А ведь рядовые русские люди и немецкие солдаты только ждут сигнала, чтобы подать руку друг другу. А кто им этот сигнал подаст? Розенберг, недавно поставленный во главе управления всех восточных областей! Эта сволочь, ненавидящая русских.
Розен подошел к нему сзади: «Ты, мой друг, не беспокойся, я напишу в штаб о твоем подвиге, награда тебе обеспечена». — «Ну, какой там подвиг?» нахмурился Галанин: «все это чепуха». — «Вот тебе раз — чепуха! А кто спас город от разрушения и пожара? кто поймал и повесил этих опасных саботажников?» Галанин продолжал хмуро улыбаться: «Все это сделали они — рабы наши. Я палец о палец не ударил и признаться, страшно боялся за свою шкуру. Я только предоставил им действовать, они действовали и, как видишь, не плохо!»
Розен поморщился «Все это пустяки. Это был ты! Ты, одним своим присутствием спас положение… не было тебя и ничего бы не было, большевики снова захватили бы власть, у нас бы были потери. Молчи и не раздражай меня. Кстати, ты не думаешь, что пора уже убрать эту падаль. А то они портят нашу праздничную картину… да, наверное, и воняют уже?» Галанин вышел в коридор, крикнул вниз дежурному полицейскому, тот побежал на площадь, где сразу началась страшная суета около повешенных. Розен пожал плечами: «Ничего не понимаю. У тебя все здесь веселые, услужливые, и мне самому кажется естественным, что наши солдаты тратят бензин на катанье этих мальчишек и пьют с русскими водку… впрочем пьем мы с тобой тоже. И в то же время, как подумаю я, что случилось вчера в Веселом, начинаю бояться, нет ли здесь тоже какой нибудь хитрости с этим балом, с их любезностью, чтобы нас всех здесь потом потихоньку перебить. Ты, ведь, еще ничего не знаешь об этом ужасном происшествии в Веселом?»
Он вытащил из полевой сумки карту, аккуратно ее разложил на столе: «Смотри вот сюда, на север от реки, вот оно это проклятое Веселое, я его подчеркнул красным карандашом. Так вот, брат, этого Веселого больше нет! оно уничтожено! Ведь вот же свинство получилось. Эти азиаты хитро нас провели за нос». — «Ну вижу… Кто его уничтожил и за что?» — «Повторяю: страшное свинство… западня. Этот Финк допрыгался. Слушай: Вчера, после боя наши танки занялись уничтожением иванов, которые не хотели все таки сдаваться.
Штаб дивизии стал на отдых на опушке леса, недалеко от Веселого. Пообедали, выпили — настроение отличное, как всегда после удачного боя, подумай, мы потеряли в этот день только два танка, и то команды их спаслись. Финка ты знаешь хорошо и не особенно его любил, всегда с ним ругался. Так вот: ему стало скучно и он привязался к нашему генералу, чтобы он отпустил в Веселое, навести там порядок и посмотреть, почему, именно, на его улице были подбиты наши танки. Генерал согласился и дал ему конвой — взвод мотоциклистов. Финк обещал скоро вернуться. Да только не пришлось ему вернуться, ни ему, ни его солдатам. Только двое вернулись уже ночью… остальные остались там… пали смертью героев, за фюрера и за родину.
Генерал Берг взбесился, послал туда два танка с ротой. Веселое сожгли вместе со всеми русскими, которые еще не бежали в лес. И правильно: в таких случаях надо быть беспощадным, чтобы вселить ужас в души преступников. Все это случилось в ту самую ночь, когда ты спал здесь совсем один, среди этих варваров. И вот почему я так за тебя боялся, когда узнал, что в этом городе не было наших солдат и вот почему, повторяю, железный крест тебе обеспечен».
Галанин, не перебивая, прослушал рассказ Розена и когда тот волнуясь закурил папиросу, спросил: «Но что же случилось там с Финком, тут что-то мне не ясно, или, я боюсь, слишком ясно! Ведь этого Финка я знаю, знаю на какие гадости он способен. Ведь он ненавидел русских и их иначе чем свиньями не называл. Готов держать пари, что он опять переборщил!»
Розен вдавил свой монокль поглубже в орбиту глаза: «Да, нет, он действовал там почти также как ты здесь. Приехал в Веселое, арестовал там всех коммунистов. Там один русский немец ему список приготовил, пятнадцать человек, вместе с их учительницей. Расстрелял их на площади, ты сделал похуже, ты здешних коммунистов повесил. Потом сделал повальный обыск, нашел у некоторых оружие и их расстрелял тоже, под вечер двинулся обратно, захватив с собой пару девченок и… нарвался на засаду. И вот… топорами рубили, обезобразили страшно, голову Финка так и не нашли. Очень грустная история. Весь вчерашний день был испорчен…»
Галанин смотрел на расстроенное лицо Розена, злобно смеялся, Розен покраснел: «Я не понимаю, что здесь смешного. Мы потеряли глупейшим образом тридцать солдат и одного офицера, тут плакать надо, а не смеяться». Галанин стал серьезным: «Ты прав, Эмиль, мы глупо потеряли тридцать храбрых солдат, но, что касается этого Финка, мне его ничуть не жаль, туда ему и дорога. Слушай меня внимательно, мой дорогой, слушай и учись пока не поздно. Вот ты удивляешься, что я остался жив, тебе странно, что немцы и русские здесь братаются, в то время как в Веселом они убивали друг друга. А знаешь, почему здесь так получилось, и почему я тебе гарантирую, нас никто пальцем не тронет? Да потому, что мы их здесь пальцем не тронули. А если бы мне какой нибудь благодетель тоже подсунул бы список коммунистов, список я бы взял, заметил бы, кто здесь может нам быть в будущем опасен, но пока я никого бы из коммунистов не арестовал бы, во всяком случае, спросил бы мнение местных жителей.
Ты думаешь, я знаю, кто этот человек с винтовкой, который дежурит на улице и так старательно исполняет все мои приказания? Может быть коммунист? Не знаю, брат, и знать не желаю. А вот директор винного завода — коммунист — я это знаю, но его не трону, потому что жители его любят и уважают. Знаю и кое что о других — не трону никого, во всяком случае пока.
Эх, да что там говорить, не забудь, что в России 24 года коммунисты и всех не перевешаешь… Ты помнишь, что у меня на площади спрашивали относительно коммунистов? Что с ними будет теперь? А может быть тот кто меня спрашивал был сам коммунист, или его отец, или сын был коммунист… И вот он и другие с тревогой ожидали моего ответа… Ответа, который, надеюсь, их успокоил. Смотри, внизу висит русское национальное знамя, повесил его Шаландин, и другие это одобрили. Мы ведь в самом деле должны прийти сюда освободителями и тогда мы войну наверняка выиграем. Не дай Бог, если не освободителями… Веселое… ты знаешь: мне плакать хочется, когда я представляю себе картину, как погибали наши солдаты, из за этого идиота… Как потом погибали русские люди, наверное не те, кто был в засаде, а невинные… ни за что. Ну, а те, что бежали в лес — они стали нашими заклятыми врагами, они нам не простят и будут драться с нами не на жизнь, а на смерть.
Смотри на карту, ты видишь эти бесконечные леса, болота. Эти леса наши войска обошли и там сейчас много бродят русских солдат, остатки разгромленных советских армий. Они прислушиваются и выжидают. И они, или придут к нам потом, когда убедятся, что мы на самом деле пришли их освобождать, или же присоединятся к жителям Веселого, если увидят, что мы не те, кого они ждали и тогда плохо будет здесь в тылу наших армий.
И вот, как посмотрю я на всех этих Финков, а их у нас чертовски много, и мне прямо страшно становится. Не за свою шкуру, мой дорогой, а за будущее Германии и России. Черт возьми, тяжело…» Розен, уронив свой монокль с удивлением смотрел на Галанина, его слова вызвали в его не очень сложной душе какое то смутное тревожное эхо… долго молчали пока Галанин дрожащими руками старался зажечь свою папиросу, потом Розен деланно улыбнулся: «Мне кажется, что ты, как всегда впрочем, немного преувеличиваешь, но кое в чем ты наверное прав. Финк, действительно был страшным идиотом и виноват в смерти наших солдат. Я сам не люблю этих излишних жестокостей, нужно будет кое кому об этом доложить. Конечно, всех не перестреляешь, пока идет война нужно надеть мягкие перчатки, после победы можно будет меньше церемониться. Хотя согласись, что генерал после этой засады поступил правильно… но с другой стороны… баста… не хочу об этом больше думать, будем думать о предстоящем весельи и о той, что
