«Вы видели? Это вам не немецкая часть! С этими русскими нужно быть осторожным и одновременно ни перед чем не останавливаться! Ведь здесь, дорогой мой, чем пахнет? Вы знаете?» Галанин кивнул головой: «Знаю, пахнет г…, бунтом! Если вы не измените ваши методы, в батальоне бунт неизбежен! Русские поубивают немцев и вас в первую очередь! Подумайте над этим, пока не поздно!»
Перзек открыл рот, несколько секунд смотрел на гримасу своего подчиненного, потом рассердился: «Когда вы закуриваете, вы должны попросить разрешения у вашего старшего! Что бы это было в первый и в последний раз! А относительно бунта, не преувеличивайте! вы видели как они испугались моего револьвера? Не спорьте и продолжайте вашу работу!» Перзек снова принялся стучать на пишущей машинке, иногда внимательно смотрел на характерное лицо нового солдата, склоненное над письмами. Галанин не был похож ни на кого из немцев, офицеров или солдат! Говорил по-немецки хотя и правильно но с иностранным акцентом, фамилия не немецкая, как, впрочем, и его, Перзека, странные глаза и чрезвычайно неприятная гримаса рта, иногда совершенно некстати! Железный крест первой степени! немолодой и только в чине простого солдата! И манера говорить! совсем не солдата, а человека, привыкшего командовать! Сам Меер, видно, обеспокоен его появлением и спрятал сопроводительную бумагу Галанина в свой ящик под замок! О нем сказал только одну фразу, что бы смотреть за ним в оба, потому что он опасный человек! Хотя опасного как будто пока ничего не было! приказания исполнял точно и, что бы закурить вторую папиросу, попросил разрешения! Окончив проверять письма, сложил их в аккуратную горку и пододвинул начальству: — «Письма самые заурядные, семейные и любовные дела, ничего интересного! Я думаю их можно спокойно вручить адресатам.»
Перзек взял наудачу два письма, сделал вид, что их читает, хотя не понимал в них ничего… но… помычав, согласился: «Да, действительно, чрезвычайно глупые письма! я думаю… Ахтунг!» увидев вошедшего Меера почтительно докладывал: «Ничего особенного не было, эти русские свиньи снова беспокоили меня из-за обмундирования; вот тут мы с Галаниным проверили письма для русских и я решил их передать по адресу: ничего подозрительного мы не нашли! Не правда ли, Галанин?»
Галанин стоящий все время смирно перед начальством, подтвердил: «Да, письма совершенно безобидные и я, если вы мне разрешите, раздам их по назначению!» Меер рассмеялся густым басом… его толстый живот трясся под тугим ремнем: «Раздать? Вы, Галанин очень торопитесь! Не спросив моего разрешения! А вы знаете, что я сделаю с этими письмами? Полюбуйтесь!» Схватив пачку писем, он начал их рвать и выбрасывать за окно: «Вот, что я сделаю! Эти русские бродяги еще не заслужили того, что бы получать письма! Вчера они были еще военнопленными, а сегодня, смотрите, сами письма пишут и получают ответы! Как немецкие солдаты! Нет! Я батальонный фельдфебель и не допущу беспорядков! Вы поняли? Что? Вы, кажется, недовольны!»
Галанин пожал плечами: «Доволен я или недоволен, это неинтересно, но вот русские солдаты, которые я, вижу, на дворе бегут и подбирают обрывки писем, наверное, не будут довольны, очень недовольны и даже взбешены!»
Меер сжал кулаки: «При чем здесь недовольство русских солдат! Да мне наплевать на их неудовольствие! Наплевать! Пусть знают, что в моем батальоне они никогда не будут наравне с немецкими солдатами! Никогда! Вы слышите?» -
«Слышу и очень ясно! Но я вас не совсем понимаю, господин фельдфебель! в штабе армии, где я провел некоторое время перед отъездом сюда, я, естественно, интересовался этими восточными батальонами и, в особенности, правами и обязанностями немецких и русских солдат! Насколько я понял, и права и обязанности у всех одинаковые. Здесь же в вашем, как вы говорите, батальоне, я ничего не понимаю, — здесь с одной стороны господа, с другой — свиньи!»
Меер злобно рассмеялся: «И не нужно вам понимать! это не вашего ума дело! А теперь довольно! Перзек, дайте этому господину другую работу, такую что бы он меньше думал! Он сам признался, что ничего у нас не понимает! Работайте дальше!»
Через час встревоженный Перзек стоял навытяжку перед злым Меером и докладывал шепотом: «Г. фельдфебель! Этот Галанин опасный и вредный человек! На пишущей машинке работает очень медленно и плохо, но зато принялся вмешиваться в мои объяснения с русскими! Начинает им переводить вместо меня и они его слушают!»
После обеда Перзек прошел в кабинет Меера, вернулся со связкой ключей, позвал Галанина: «Приведите себя в порядок и следуйте за мной! Нам нужно подготовить для маршировки русских арестантов.» Полез по большой лестнице, приставленной к канцелярии, отпер большой люк, ведущий на чердак, просунув голову в темное пространство, закричал: «Пошоль вон! Раус!» Осторожно пятясь, слез на землю, а из люка один за другим полезли вниз бродяги, в рваных лохмотьях немецких мундиров, в рваных ботинках с испитыми желтыми лицами. Когда они слезли, молча выстроились, подтянули падающие штаны и, поправляя сальные пилотки, положили перед собой вещевые мешки. Перзек по-немецки скомандовал и повел нестройную толпу в угол двора, где аккуратной горкой были сложены кирпичи. Внимательно наблюдая как бродяги складывали кирпичи и мешки, тщательно подсчитывал: двадцать один… двадцать три… четыре… пять! Галанин с изумлением наблюдал, как все снова вернулись обратно к крыльцу канцелярии, положили мешки на землю перед собой, молчали, исподлобья смотря на обоих немцев и в их глазах была усталость, тоска и страшная ненависть, смешанная со страхом, так, наверное, смотрят бродячие собаки, когда их ловят, что бы вести на живодерню!
Один из арестантов, с козлиной бородкой и умными лихорадочно блестевшими глазами вышел вперед: «Нам бы воды… вассер!»
Несколько слов, произнесенных Перзеком, Галанин понял и ответил: «Один из вас может пойти и принести ведро воды с кружкой вон там около котла, поскорее, так как времени мало, сейчас выйдет командир батальона!»
Когда арестанты напились, Перзек снова их построил и приказал одеть вещевые мешки и стать смирно… Галанин их машинально пересчитал: пятнадцать неполных рядов, в них не было ничего солдатского, ни в форме, ни в выправке, ни в лицах и эти люди, настоящие унтерменши, вызывали жалость и много презрения в нем, привыкшем к немецкой дисциплине и солдатской четкости. Его размышления были прерваны появлением точного Рока, который выслушав рапорт Перзека, позвал Галанина: «Галанин, сейчас я начну маршировку с этими солдатами! Переводите им точно по-русски мои приказания. Вы, Перзек, следите, что бы Галанин точно переводил! Если он ошибется — поправьте! Внимание! Я начинаю!» И маршировка началась.
Это была маршировка шагом, бегом, паданье плашмя на землю, ползанье, вскакивание и снова маршировка шагом или бегом! Все эти упражнения производились с тяжелыми вещевыми мешками, набитыми кирпичами, которые от толчков лезли на голову, били по спинам и мешали движениям. Галанин с каменным лицом переводил команды Рока, который тоже вместе с русскими исполнял все свои команды, бегал, ложился, ползал, снова вскакивал. Его красивое, худощавое, немного раскрасневшееся лицо не выражало ничего, кроме веселого удовольствия красиво и четко исполнять его приказания. Он непрерывно ускорял темпы упражнения, которые все с большим трудом исполняли русские, с их лиц градом катился пот, многие из них хромали, один в особенности, который с трудом плелся в хвосте колонны, пока наконец не сел на землю, несмотря на повторные крики Рока и возмущение Перзека. Галанин, не торопясь, подошел к сидящему, выслушал несколько слов, которые тот прошептал, с ненавистью смотря на незнакомого немца, перевел остановившемуся около него Року: «Он говорит, что не может больше! говорит, что вы можете его убить, он не может маршировать, он растер ноги!»
Рок кричал: «Ноги растер! Чепуха! Встать! Карпов! я приказываю вам встать!» Галанин перевел и солдат встал, хромая сделал несколько шагов и снова стал, Галанин пожал плечами: «Бесполезно, Г. капитан! он в самом деле не может и вам остается только его убить! Если.» — «Молчать! в ваших советах я не нуждаюсь! Отправляйтесь с ним немедленно в санчасть, пусть его осмотрит доктор Батурин… и, если эта скотина симулирует, я его проучу так, что он забудет как зовут его папу! Лес! А вы, Перзек, переводите! Внимание! Я начинаю! Ложись, встать! бегом!»
Галанин вывел Карпова за ворота, молча прошел с ним до угла, остановил, приказал снять вещевой мешок и высыпать кирпичи. Закурил папиросу, другую протянул Карпову и дал ему огня. Карпов ему нравился: высокий красивый парень с едва заметными светлыми усами, прямо гвардеец, правда, хромой! Шел с трудом, губы кривились от боли. Галанин шел с ним рядом, молчал думал о том, что он увидел и
