испепелить нас в одно мгновение. Тот, кто повредил его, — кто бы он ни был, — подарил нам шанс на спасение. Камеры «Паука» отчаянно крутились, пытаясь найти цель и взять ее на прицел.
Телефон что-то верещал. Я сорвал наушник. Потом включил автопилот — опасная штука на проселке; вероятно, вообще не следовало выезжать на него, — и, бросившись назад, выхватил у мальчишки крупнокалиберный гранатомет.
— Не путайся под ногами!
Кое-как пристроившись у заднего борта, я тщательно прицелился. Нас бросало из стороны в сторону, как в штормовом море. Я пожалел, что нет стабилизирующего лазерного прицела и приходится ждать, пока ракета распознает мишень. Оставалось только молиться, чтобы «Паук» не обнаружил нас раньше.
Загорелся зеленый индикатор. Я нажал на спуск. Ракета сорвалась с шипением: ф-ф-шш! Она описала дугу над склоном, виляя из стороны в сторону, и только в последний момент свернула к цели. «Паук» исчез в череде трех последовательных взрывов. На его месте распустились три огненно-оранжевых цветка и слились в черное жирное грибовидное облако. Даже на расстоянии мы ощутили жар и ударную волну. Камни, комья земли и сгустки горящего масла полетели в джип.
Джип потерял дорогу и, выехав на траву, резко затормозил. Я потянулся к рулю, но мальчишка опередил меня. Он проскользнул на водительское сиденье и отключил приборы. Машина с грохотом клюнула носом.
Некоторое время мы просто сидели и дышали, удивляясь тому, что еще живы. Воздух неожиданно показался сладким — слаще даже запаха горящего позади «Паука».
— Хобот? — спросил мальчишка. — Последнее слово «хобот»?
Я повернулся к нему: — Вылезай.
— Что?
— Из машины, кому сказано!
— Я не понимаю.
Перепрыгнув через борт джипа, я обошел его и, схватив мальчишку за шиворот, выдернул его из машины, постаравшись сделать это как можно грубее. Потом проволок парня по траве и с маху швырнул на полуразвалившуюся стену какого-то заброшенного здания. Здесь я прижал его — колено между ногами, рука — на горле, дуло пистолета упирается в левую ноздрю — и уже спокойным тоном сказал: — Из-за твоей тупости мы едва не погибли. Я предупреждал: «Не двигайся», — а ты пошел ломиться через кусты, как разъяренный кабан. Я запретил тебе открывать рот, а ты все вякал, что да как. Этот «Паук» был наполовину слеп. Мы могли бы смыться, если бы ты держал язык за зубами.
— Но все закончилось хорошо, разве не так? — задыхаясь, сказал он. — Пустите, лейтенант, мне больно!
Я отвел пистолет и наклонился ниже. От страха глаза у него стали круглыми. Отлично! Мне было нужно, чтобы он наконец проснулся и усвоил то, что я хочу сказать.
— Ты мне враг или помощник?
— Сэр, пожалуйста!..
Я сжал горло чуть сильнее.
— Враг или помощник?
— Помощник, — прохрипел он.
— Спасибо. — Я слегка ослабил захват, и он стал ловить ртом воздух. — Это означает, что, когда я отдаю приказ, ты выполняешь его. Правильно?
Он кивнул: — Да… сэр.
— Быстро и без вопросов. Правильно или нет? Он проглотил слюну и постарался кивнуть.
— Знаешь, почему я говорю это?
Парень отрицательно мотнул головой. На лбу у него выступил пот.
— Потому что пытаюсь спасти твою жизнь. Конечно, я допускаю, что она тебе надоела. Если так, пожалуйста, скажи об этом прямо сейчас, чтобы я не путался у тебя под ногами. Обещаю, что вмешиваться не буду. Хочешь умереть — что ж, прекрасно. Обожаю канцелярскую работу — и не пыльно, и безопасно. Но я не желаю, чтобы ты подвергал риску и мою жизнь.
— Да… сэр. — Слова давались ему с трудом.
— Запомни это, рядовой, и дела у нас пойдут просто великолепно. Когда в следующий раз я отдам приказ, ты должен выполнять его так, словно от этого зависит твоя жизнь, договорились? Потому что она таки действительно зависит. Если ты ослушаешься приказа, я оторву твою тупую башку, слышишь?
— Да, сэр!
— И я больше не намерен выслушивать идиотские вопросы — об этом мы тоже договорились, да? Ты не имеешь права задавать их. Ты не стоишь даже дерьма настоящего профессионала. Единственный ответ для тебя: я твой командир и так считаю. Понятно?
— Да, сэр!
Я отпустил его и, отступив назад, сунул пистолет в кобуру.
Мальчишка нерешительно потоптался на месте и стал заправлять рубаху в брюки. Его глаза горели ненавистью, но он помалкивал.
— Валяй, попробуй, — предложил я. — Знаю, о чем ты думаешь. Ну давай. Я не хочу, чтобы между нами остались недомолвки.
Мальчишка опустил глаза. Он ненавидел меня, но ударить не решался…
Неожиданно он шагнул ко мне и выдал хук, который мог бы вышибить душу, если бы я стоял на месте. Но я отступил назад, поймал его за запястье и, дернув на себя, сделал подножку. Он грохнулся плашмя и проехался на брюхе по земле.
Подойдя к нему, я ногой аккуратно перевернул его на спину и протянул руку. Мальчишка, отказавшись от помощи, сел.
Я ухмыльнулся.
— Может, попробуем еще раз?
Он покачал головой. Я снова протянул ему руку. Он опять отказался, поднялся на ноги и стал отряхиваться, всем своим видом выражая затаенную ненависть.
— Как тебя зовут, рядовой?
— Маккейн, — буркнул он. — Джон Маккейн.
— Послушай, что я скажу, Маккейн…
Господи, как же он юн! Шестнадцать? А может, пятнадцать? Мальчишка. Даже усы толком не растут — верхняя губа будто вымазана сажей. И подстричься ему не мешает: жидкие каштановые волосы падают на мрачные темные глаза. Точь-в-точь обиженный маленький мальчик.
— В общем, дела обстоят так, — заявил я. — На тебя мне наплевать. Я всегда презирал людей, которые угрожают моей жизни. Но я приложил тебя не поэтому. Просто это самый легкий из известных мне способов научить повиновению, которое в конечном итоге поможет тебе выжить. Ты должен полностью доверять мне, потому что твоя неопытность может прикончить нас обоих. Тебе известен мой послужной список?
— Да, сэр, но… — Он замялся. — Могу я сказать, сэр?
— Давай, не стесняйся.
— Ну… — Обида уступила место затаенной мелочной злобе. — Как я понял, вы должны стать колоссальным бельмом у них на глазу, чтобы получить такое дерьмовое назначение.
— Вот спасибо, режь правду-матку дальше.
— Я видел ваш послужной список. Три «Пурпурных сердца», «Серебряная звезда», медаль «За образцовое выполнение задания» и премиальные за червей аж восемьдесят миллионов бонами. Вы один из пяти лучших полевых экспертов Калифорнии, настоящий ас и слишком хороши для этой работы. Вот я и подумал, что вы действительно наплевали на кого-то из больших начальников. — Он криво усмехнулся, — Лично я так и попал сюда.
— Ты прав наполовину, — ответил я. — В прошлом году я сделал неверный шаг. Погибло много людей. — Я не любил об этом вспоминать, а еще меньше — говорить. — Как бы то ни было, меня направили сюда. И если я допущу новую ошибку, за меня возьмутся всерьез. Понял?
— Вроде бы.
