Гец. Не могу понять, что это значит.
Зельбиц. А я понимаю. Ваше примирение было слишком поспешным для того, чтобы быть прочным. Либетраут — малый продувной, он обошел его.
Гец. Ты думаешь, что он способен на вероломство?
Зельбиц. Первый шаг сделан.
Гец. Я этого не думаю. Кто знает, зачем ему понадобилось ехать ко двору. Там еще перед ним в долгу. Будем надеяться на лучшее.
Зельбиц. Дай бог, чтобы он заслуживал благих надежд!
Гец. Я придумал хитрость. Мы наденем на Георга захваченный у бамбергцев камзол рейтара и дадим ему пропуск, — пусть скачет в Бамберг и узнает, как обстоит дело.
Георг. Я давно этого хочу.
Гец. Это — твой первый набег. Будь осторожен, мальчик. Мне будет больно, если с тобою случится несчастие.
Георг. Полно! Пусть их копошатся вокруг меня сколько угодно, это меня не смутит, — они для меня все равно, что крысы или мыши.
БАМБЕРГ
Епископ. Вейслинген.
Епископ. Ты не хочешь здесь дольше оставаться?
Вейслинген. Ведь вы не потребуете, чтобы я нарушил свою клятву.
Епископ. Я мог бы потребовать, чтобы ты не давал ее. Что за дух тебя обуял? Разве я не мог тебя освободить и без этого? Разве я так мало значу при императорском дворе?
Вейслинген. Так случилось. Простите мне, если можете.
Епископ. Понять не могу, что тебя побудило к такому шагу! Отступиться от меня? Разве нельзя было найти сотни других возможностей, чтобы освободиться? Разве нет у нас его оруженосца? Разве у меня мало денег, чтобы удовлетворить Геца? А мы тем временем продолжали бы действовать против него и его помощников. — Ах, я и забыл, что говорю с его другом, который теперь сам действует против меня и спокойно может взорвать те подкопы, которые некогда вырыл сам!
Вейслинген. Ваше преосвященство!
Епископ. И все-таки, когда я снова вижу твое лицо и слышу твой голос, — это невозможно, невозможно!
Вейслинген. Прощайте, ваше преосвященство!
Епископ. Да будет с тобою мое благословение! Раньше, когда ты уходил, я говорил до свиданья, теперь скажу — дай бог, чтобы мы больше никогда не увиделись.
Вейслинген. Многое может измениться.
Епископ. И так уже изменилось слишком многое. Быть может, я еще увижу тебя с оружием в руках перед моими стенами, опустошающим те поля, которые теперь обязаны тебе своим цветущим состоянием.
Вейслинген. Нет, господин мой!
Епископ. Ты не можешь сказать — нет! Светские владыки — мои соседи — все точат на меня зубы. Покамест ты был у меня… Ступайте, Вейслинген! Мне больше нечего сказать вам. Вы многое превратили в ничто. Ступайте!
Вейслинген. Я не знаю, что мне сказать.
Епископ уходит.
Входит Франц.
Франц. Адельгейда ждет вас. Она нездорова. И все-таки она не хочет отпустить вас, не простившись.
Вейслинген. Идем.
Франц. Мы в самом деле едем?
Вейслинген. Сегодня же вечером.
Франц. Я чувствую себя так, будто расстаюсь с белым светом.
Вейслинген. Я тоже, и притом еще не знаю, куда после этого попаду.
КОМНАТА АДЕЛЬГЕЙДЫ
Адельгейда. Прислужница.
Прислужница. Вы бледны, госпожа моя.
Адельгейда. Я не люблю его и все-таки хотела бы, чтобы он остался. Видишь ли, я могла бы жить с ним, хотя сейчас и не хочу за него замуж.
Прислужница. Вы думаете, он уедет?
Адельгейда. Он пошел проститься с епископом.
Прислужница. После этого он очутится в тяжелом положении.
Адельгейда. Что это значит?
Прислужница. Что вы спрашиваете, госпожа моя? Вы подцепили на крючок его сердце, — если он захочет сорваться с него, он сам истечет кровью.
Адельгейда. Вейслинген.
Вейслинген. Вы нездоровы, сударыня?
Адельгейда. Что вам до того? Вы покидаете нас, покидаете навсегда. Зачем же спрашивать, живы ли мы или умираем?
Вейслинген. Вы ошибаетесь во мне.
Адельгейда. Я принимаю вас за то, за что вы себя выдаете.
Вейслинген. Наружность обманчива.
Адельгейда. Значит, вы хамелеон?
Вейслинген. Если бы вы могли заглянуть в мое сердце!
Адельгейда. Прекрасные вещи открылись бы моим глазам!
Вейслинген. Конечно! Вы увидели бы там ваш образ.
Адельгейда. В каком-нибудь углу, рядом с портретами умерших родственников. Прошу вас не забывать, Вейслинген, что вы говорите со мной. Лживые слова ценны только тогда, когда они служат личиною для наших дел. Замаскированный, которого можно узнать, играет жалкую роль. Вы не отрицаете ваших поступков, но говорите противоположное им. Что же мне думать о вас?
Вейслинген. Что хотите! Я слишком измучен тем, что я есть, и мне все равно, за что меня можно принять.
Адельгейда. Вы пришли проститься?
Вейслинген. Позвольте мне поцеловать вашу руку, и я скажу вам: «Счастливо оставаться». Вы напоминаете мне! Я не сообразил… я в тягость вам!
Адельгейда. Вы ложно истолковали мои слова: я хотела помочь вам уйти. Ведь
