побегут, тут и я двину.
Борис спорить не стал:
– Пусть так. Тебе за курганом будет не видно, когда мы пойдем, так я в рог протрублю. Выжди минуту- другую – и вперед. А вы, – он поглядел на Добрыню и Тучку, – бегите со своими, как только я второй раз протрублю, уже от самых телег. Я впереди всех буду! – гордо молвил Борис.
«Какой он ни есть, а не отнимешь – герой, – подумал про брата Ингварь. – Вот и выходит, что Трыщан – он, а не я. И нечего мне на Ирину за неверность досадовать…»
Мысль была горькая. За ней последовала другая, тоже невеселая, но странно утешительная. А хорошо бы нынче голову сложить. На что такая жизнь – без Ирины? Хоть вспоминать будет: был такой незадачный витязь, любил всем сердцем, да сложил голову за отечество. И ей будет не стыдно, что вышла замуж за другого. Мертвым не изменяют…
– Сговорились? – потер ладони Борис. – Тогда расходитесь по сторонам, расставляйте своих. Ныне буду в броню наряжаться. Это час, не меньше. Помни же, Юрий: пойдешь, когда я вот так протрублю.
Он снял с пояса гнутый, не русского вида рог, поднес к губам. Раздался высокий, протяжный звук, от которого у Ингваря тоскливо сжалось сердце.
– Ну, брат, обнимемся, – сказал Борис – но не Ингварю, а Юрию. – Поклянемся друг дружке, что либо добудем славу и богатство, либо в землю ляжем.
– Это да, – согласился забродский князь, кряхтя в могучих объятьях.
– Гляди, Путятич, не промедли. И ты, Тучка, тоже, – погрозил Борис пальцем боярам. – Мы, конные, долго без вас наверху не удержимся. Шкурята! Роланда заковали? Латы мои разложили?
И зашагал прочь, на Ингваря даже не взглянув. Ушли и забродские.
– Что Борисов замысел, Добрыня? – спросил Ингварь. – Правда, хорош?
Боярин качнул головой.
– Больно мудрен. В бою чем проще, тем лучше. Ан ладно. Как выйдет, так и выйдет. Пойдем, княже, и мы снаряжаться.
В свои доспехи, не такие тяжелые, как у брата, Ингварь обрядился быстро. Отцовская кольчуга, слишком широкая, висела и звякала. Пришлось насовать внутрь тряпья. Добрыня сказал, что так еще лучше: если сильно пущенная стрела пробьет чешую, до тела не достанет. Шлем только был тесноват – не слетел бы. Пришлось обмотаться поперек лба белой лентой.
– А вот это зря, – не одобрил Путятич. – Лучше сними. Издали видно, что князь. Лучники будут по белому целить.
Протянул Ингварь руку к ленте, но стало стыдно.
– Я и есть князь. Чего мне прятаться?
Воины лежали в траве, готовые к бою: впереди сто двадцать дружинников, которые пойдут первыми, прикрыв ополченцев, у которых ни щитов, ни кольчуг.
Поп Мавсима ходил меж рядов, махал кропилом, брызгал во все стороны святой водой.
– …А кому нынче помереть, не бойтесь, – гудел он. – За честную воинскую смерть Бог все грехи простит. На том свете лучше, чем на этом.
С кем бы попрощаться, думал Ингварь. Выходило, что не с кем. С Ириной бы, но она далеко. С воинами нельзя – нечего людей зря пугать, хватит с них протопопова увещевания.
Разве с Васильком?
Пошел назад, где в овражке, с тягловыми лошадьми, был привязан буланый.
– Прости, друже, что обижал, плеткой охаживал. Видишь, иду в бой пеший. Может, не свидимся, – сказал Ингварь, обнимая теплую конскую морду. Василько косил глазом и шумно вздыхал, будто понимал.
А больше делать было нечего. Только ждать. Очень уж долго собирался Борис. Или это время тянулось так медленно?
– Вернись к людям, – позвал сверху Добрыня. – И не кисни. Улыбайся, гляди кочетом, шутки шути. Ты – князь, на тебя смотрят.
Вот и дело нашлось. Стал ходить взад-вперед, растягивать губы до самых ушей. С шутками только не получилось – ничего такого на ум не шло. Держался всё больше около мужиков, которым, конечно, было страшней, чем дружинникам.
Говорил нескладное:
– Ничего, ничего… Вместе… Как-нибудь… Что уж, раз дошли… Надо.
Добрыня шикнул:
– Молчи лучше. Так ходи.
…Вот поодаль, с южной стороны от кургана, шагах в двухстах, выехал на пустое место огромный стальной всадник на таком же стальном коне. Поднял копье, что-то неразборчивое задорное прокричал. К нему съехались конные. Ох, немного. Отсюда посмотреть – малая кучка.
Но грянул заливистый хохот, от которого заволновались, завскидывались кони. Борис повысил голос, и теперь стали слышны слова:
– За мной, братие, клином! Я их взрежу, как нож масло!
Красиво запрокинул голову, протрубил в рог. Потом опустил забрало, тронул коня шпорами, наставил копье.
Поскакал!
Два десятка верховых пристроились сзади, словно выводок утят за уткой, но вскоре начали отставать – Роланд шел ходко, всё больше набирал скорость. Высокая сухая трава стелилась под копыта, в стороны летели черные комья земли.
– Изгото-о-овсь! – тонким (самому слышно, что неприятным) голосом завопил Ингварь. Сзади загремело железо, воины поднялись, сгрудились, но он не обернулся, смотрел лишь на поле.
Небо над атакующим отрядом почернело от крошечных черточек. Лучники метили в переднего всадника. Стрелы дробно цокали, ударяясь о панцирь коня, о латы князя – и не причиняли никакого ущерба.
Вот Борис уже начал подниматься по склону, совсем немного замедлив бег.
Вокруг Ингваря орали, колотили мечами по щитам дружинники, и сам он тоже кричал.
– Что же Юрий? – оглянулся на Добрыню. – Минута прошла, пора!
Забродская конница, сбившаяся в плотную стаю с противоположной от Бориса, северной стороны, не трогалась с места.
– Юрий не пойдет, пока наверху не начнется сеча, – ответил боярин и охнул, словно от боли. За спиной у неуязвимого всадника упал вместе с конем кто-то из дружинников – не все стрелы летели только в Бориса. – Никак Стеньшу Волошца свалили…
– Тогда давай мы! – Ингварь всё смотрел на брата, бывшего уже на середине подъема. – Пособим!
– Людей зря положим. Видишь, с нашей стороны сколько было стрелков, столько и осталось.
С кургана донесся гулкий, раскатистый звук – брякнула тетива одного из больших самострелов. Прежде они бездействовали. Ждали, пока конники приблизятся, чтобы бить наверняка.
Роланд поднялся на дыбы, на мгновение-другое застыл так, со вскинутыми копытами. Повалился на бок, подмял всадника.
– А-а-а! – прокатился по рядам горестный вопль.
– Доспех коню пробило! – выдохнул Добрыня. – Конец Борису. Сам не поднимется!
Конные дружинники мчались на помощь князю, но теперь с холма били уже не по головному всаднику, а по ним. Один кувырком полетел из седла, другой закачался, выронил меч и щит, двоих скинули раненые лошади… Остальные, так и не добравшись до Бориса, начали поворачивать обратно. Еще один упал вместе с конем. И еще. И еще.
Атака захлебнулась и рассыпалась. Уцелевшие во весь опор мчались обратно, а вслед им свистели бесчисленные стрелы. Юрий Забродский со своей полусотней стоял там же, где был.
Борис копошился на земле, пытаясь выбраться из-под коня.
– Добрыня, веди людей! Так на так пропадать! – крикнул Ингварь. – Скорее, брат гибнет!
– Пускай его, – ответил боярин вполголоса. – Пожди чуток. Сейчас ударим…
Прищуренными глазами он смотрел на вершину кургана. Ингварь увидел, как через повозку перелезли
