Клавдия, его мужество, приветливость, справедливость и воздержанность, его любовь к славе и к своему отечеству ставят его в число тех немногих императоров, которые придали блеск римскому престолу. Впрочем, эти добродетели отчасти обязаны своей известностью усердию придворных писателей времен Константина, который был правнуком старшего Клавдиева брата Криспа. Голос лести скоро привык повторять, что бога, так скоро оторвавшие Клавдия от его земного поприща, вознаградили его заслуга и благочестие тем, что навсегда упрочили императорское звание за его потомством15?
Несмотря на эти предсказания, величие рода Флавиев (название, принятое родом Констанция) продлилось лишь немного более двадцати лет, а возвышение Клавдия было причиной гибели его брата Квинтилла, не имевшего достаточно скромности или мужества, чтобы примириться с положением частного человека, на которое его обрек патриотизм покойного императора. Немедленно после смерти Клавдия он имел неосторожность провозгласить себя императором в Ахвилее, ще он командовал значительным отрядом войск, и, хотя его царствование продолжалось только семнадцать дней16) он успел в этот короткий промежуток времени получить согласие сената и познакомиться на опыте с военным мятежом. Лишь только он узнал, что Дунайская армия признала императором хорошо известного своею храбростью Аврелиана, он преклонился перед славой и достоинствами своего соперника
и, приказав открыть себе жилы, благоразумно уклонился от неравной борьбы17}
Общий план этого сочинения не позволяет нам входить в подробное рассмотрение действий каждого императора после вступления на престол и еще менее позволяет нам подробно описывать их жизнь за то время, коща они были еще частными людьми. Мы только заметим, что отцом Аврелиана был крестьянин, живший на территории Сирмиума и занимавшийся хозяйством на небольшой ферме, которая принадлежала одному богатому сенатору по имени Аврелий. Его сын, питавший сильную склонность к военному ремеслу, вступил в армию простым солдатом и, мало-помалу возвышаясь по службе, был центурионом, легионным префектом, инспектором лагеря, начальником границы и, наконец, во время войны с готами занимал важную должность главнокомандующего кавалерией. Во всех этих званиях он отличался чрезвычайной храбростью18), строгой дисциплиной и блестящими подвигами. Он был возведет в звание консула императором Валерианом, который называет его на высокопарном языке того времени освободителем Иллирии, восстановителем Галлии и соперником Сципионов. Один из самых знатных сенаторов, происходивший от одного корня с Траяном, по имени Улпий Кринит, усыновил, по рекомендации Валериана, этого паннонского крестьянина, дал ему в замужество свою дочь и благодаря своему огромному состоянию вывел его из бедности, в которой он постоянно находился19}
Царствование Аврелиана продолжалось только четыре года и с небольшим девять месяцев, но каждый момент этого непродолжительного периода был ознаменован каким-нибудь достопамятным подвигом. Он довел до конца войну с готами, наказал вторгшихся в Италию германцев, возвратил империи Галлию, Испанию и Британию, вырвав их из рук Тетрика, и уничтожил гордую монархию, основанную Зено-бией на Востоке, на развалинах потрясенной империи.
Этими непрерывными военными успехами Аврелиан был обязан тому, что чрезвычайно строго следил за исполнением мельчайших требований дисциплины. Его военный устав изложен в очень коротеньком письме к одному из военачальников низшего ранга с приказанием привести его в исполнение, если только желает сделаться трибуном и если он дорожит своею жнзнью. Игра, пьянство и ворожба строго воспрещались. Аврелиан требовал, чтобы его солдаты были скромны, воздержанны и трудолюбивы, чтобы их платье и лошади всегда были готовы для немедленного выступления, чтобы они жили в своих помещениях в целомудрии и воздержании, никоща не портили засеянных полей, никогда не брали самовольно ни овцы, ни курицы, ни даже кисти винограда и не требовали от местных жителей ни соли, ни масла, ни дров. "Того, что им дает государство, достаточно для их продовольствия, а их богатство пусть будет плодом добычи, отнятой у неприятеля, а не плодом слез, пролитых жителями провинций"Щ Достаточно одного примера, чтобы доказать, до какой степени Аврелиан был строг и даже жесток. Один солдат соблазнил жену своего хозяина. За это виновный был привязан к трем деревьям, которые были силою согнуты к одному месту; затем, когда их внезапно отпустили, у солдата были оторваны нош. Несколько подобных наказаний навели на армию благотворный ужас. Вообще наказания, к которым прибегал Аврелиан, были ужасны, но ему редко приходилось наказывать более одного раза за одну и ту же вину. Его собственное поведение придавало санкцию его распоряжениям, и привыкшие к своеволию легионы боялись вождя, который, научившись повиноваться, сделался достойным того, чтобы повелевать.
Смерть Клавдия ободрила упавших духом готов. Римские войска, охранявшие ущелья Гемских гор и берега Дуная, были отозваны вследствие опасений междоусобной войны, а готские и вандальские племена, не принимавшие участия в нашествии, как кажется, поспешили воспользоваться этим удобным случаем: они покинули свои поселения в Украине, переправились через реки и присоединились к постоянно убывавшей кучке своих соотечественников. С этими соединенными силами варваров Аврелиан наконец сошелся на поле битвы; кровавый и долго остававшийся нерешительным бой окончился лишь с наступлением ночи21} И готы и римляне, измученные столькими страданиями, которые они и сами выносили, и причиняли взаимно друг другу в течение двадцатилетней войны, согласились на заключение прочного и выгодного для обеих сторон мирного договора. Варвары горячо этого желали, а лепяоны, которым благоразумный Аврелиан предоставил решение этого важного вопроса, охотно дали на это свое согласие. Готы обязались доставить римской армии вспомогательный отряд из двух тысяч человек, состоящий из Одной кавалерии; взамен этого она выговорила себе право беспрепятственного отступления и на берегах Дуная постоянный рынок, о снабжении которого должен был заботиться сам император, но на их собственный счет. Этот договор соблюдался с такой религиозной верностью, что, коща отряд из пятисот варваров вышел из лагеря для 1рабежа, варварский царь или военачальник приказал схватить и до смерти пронзить стрелами провинившегося вождя этой экспедиции как искупительную жертву за нарушение святости его обязательств. Впрочем, весьма вероятно, что этому миролюбивому настроению варваров содействовало то обстоятельство, что предусмотрительный Аврелиан потребовал в заложники сыновей и дочерей готских вождей. Молодых людей он стал приучать к военному ремеслу и держал вблизи от своей особы, а молодым девушкам он дал римское воспитание и, выдав их замуж за некоторых из своих высших командиров, мало-помалу связал оба народа самыми тесными и самыми дорогами родственными узами22'.
Но самое важное из мирных условий не было выражено в трактате, а лишь подразумевалось. Аврелиан вывел римские войска из Дакии, предоставив эту большую провинцию готам и вандалам2*'. Его здравый ум понял пмпщши выгоды такого суживания границ империи и научил его не обращать внимания ка кажущийся позор такой сделки. Жившие в Дакии римские подданные переселились из этой отдаленной страны, которую они не били в состоянии ни возделывать, ни оборонять, и этим увеличили силу и населенность южной стороны Дуная. Плодородная территория, превратившаяся в пустыню от беспрестанных нашествий варваров, была предоставлена их производительной деятельности, а учреждение новой Дакийекой провинции все-таки сохраняло воспоминание о завоеваниях Траяна. Впрочем, территория, прежде носившая это название, сохранила значительное число своих прежних обитателей, боявшихся не столько владычества готов, сколько удаления со своей родины241. Эти выродившиеся римляне хотя и отказались от римского подданства, однако продолжали оказывать услуга своему прежнему отечеству тем, что передавали своим завоевателям основные понятия о земледелии, о полезных искусствах и об удобствах цивилизованной жизни. Между жителями двух противоположных берегов Дуная возникла общность торговых интересов и языка, и, после того как Дакия сделалась независимым государством, она нередко оказывалась самым надежным оплотом империи против вторжений северных дикарей. Сознание своих собственных интересов заставляло этих полуоседдых варваров Дорожить их сношениями с Римом, а коща эти интересы неизменны, они очень часто порождают искреннюю и полезную для обеих сторон дружбу. Эта разношерстная колония, поселившаяся в старой римской провинции и незаметно разросшаяся в великую нацию, не переставала признавать за готами превосходство славы и авторитета и заявляла притязание на то, что она скандинавского происхождения. Вместе с тем счастливое, хотя и случайное, сходство названий готов и готов внушило этим последним убеждение, что в отдаленные века их собственные предки, уже поселившиеся в Дакийских провинциях, получили от Замолксиса свет знания и остановили победоносное шествие Сезостриса и Дария25*.
