«К Тилле – это хорошо, там кабинет большой, можно будет подальше от этого придурка отсесть. У Шнайдера было бы плохо. А у Марка задохнулись бы сразу в его душегубке. Кроме самого Васи, разумеется. Он, видать, привычный», – думал я, идя по коридорам. Вася шаркал сзади.
Тилле был в хорошем настроении (его любимая команда вчера взяла кубок). На нем – рубашка с короткими рукавами, серый галстук.
– О, кого это вы привели сегодня, дорогой коллега? – увидев нас, засмеялся он.
– Не знаю, надо спросить.
– Спросим. Садитесь как обычно… – настраивая диктофон и просматривая папку, говорит Тилле.
Вася, поозиравшись, сел бочком у края стола, затих и только иногда украдкой скреб в ребрах.
– Он что, из сумасшедшего дома сбежал?.. Что за вид у него?.. Что за амбре?.. Бог мой!..
– Вот немец интересуется, почему у тебя вид такой?
– Хтой?.. – испугался Вася.
– Ну, вид такой грязный, чумной…
– Та я ж у бяхах, куды ишо мытьси?.. По дорохе ишо лишай схватил, дохтур сказал, мытьси нельзя.
И Вася, задрав ветхий рукав, показал мне красные пятна, а я стал лихорадочно вспоминать, жал ему руку при встрече или нет – лишая мне только не хватало к лому в костях и звону в балде!
Тилле тоже в недоумении уставился на пятна:
– Что это?
Я сказал, что это кожная болезнь, а сам он в бегах, потому и выглядит так дико.
– Но он в лагере мог бы привести себя в порядок. А эти пятна надо врачу показать.
Я перевел.
– Та был ужо… Дохтур мази дал, а сосяды в лагярю покрали, нету тяперя мази. Невязуч стал штой-то, совсем олаберный…
Передвигая диктофон по столу и готовя бумагу для записей, Тилле прервал его:
– Я чувствую, что опять начинается длинный русский рассказ о мази, которую у него украли, и о докторе, который эту мазь прописал. Давайте начнем. Пусть скажет имя, фамилию, адрес, где жил до выезда, год рождения!
– Суров, Василий, рожден в 1972 годе, сяло Бобынино Калужска облась. Чаво ишо? – тухло посмотрел Вася на меня.
– Языки какие знаете?
– А никакия.
– Было у вас еще какое-нибудь гражданство?
– Чаво? – не понял Вася, а после объяснений энергично покачал скуластым лицом: – Не, не было… Што я, шпиен?
– Почему нет документов?
– Пашпорт в мялицие.
– Родственники за границей есть?
– Чаво?.. Не. Маманя помярла, папаня ишо раньшее от сярдца. Один я жил.
– Братья-сестры есть?
– Сяструня была, да ономнясь куда-то деласи. Давно не слыхать. Хде, што, не знамо мне… – он подвигал руками, показывая недоумение и погнав по кабинету волну потной вони.
Тилле неодобрительно посмотрел на него, отъехал на кресле к окну и открыл его.
– Где учились?
– А у сяле. Восемь классков. Да не мох я эти книха читать. Глаза болять. Пользы-то с них…
И Вася обиженно завозился на стуле, поджал губы и почесал щеки в жидкой татарской щетине.
– Армия?
– Было. На два ход похнали. Очки мыл и картоху чистил.
– Где служили? В каких войсках?
– В Белоруссие. Ракеты хде. У хозчасти был.
– После возвращения что делали?
– Потом? – яростно чесанул себя под рубашкой Вася. – А разное. У нас большая села. Что у села делать надоть – то и делал. Кому навоз на ободворок, кому забор, кому крыша переложить. Всякое делал. За бутылка и за так, по дружба. Это уж кому как. Если друх, то так, а если врах – то за бутылка. Ежели там тялка резать или охород полоти… Или, к прямеру, углю грузить… У нас села большая, сельпо и махазина два. Ишо гусина ферма есть, бабья общежития рядом, ябля цялы врямя идет несусветна, комендан дажа на дошшечка напясал: «Хандоны у окна не кидать – хуси давятси». Там тожа дрова колоти или труба там чисть…
– Спасибо, ясно – работа по случаю. Дальше! – подстегнул его Тилле.
– А дальше сдялал я курфирму…
– Что? – удивился я. – Курортную фирму?
– Не, фирму курей.
– Птицеферму?..
– Ну да, курей разводить, – и Вася почему-то показал рукой от пола полметра.
– И что куроводу надо у нас? – Тилле обреченно выключил диктофон и приготовился к длинному рассказу.
Вася помолчал, горестно покачал головой, сухо ответил:
– А то надоть, что фирму отняли. Вот чаво.
– Кто отнял у вас ферму?
– Хто?.. А хто ж яво знаеть?.. – Вася меланхолично и основательно почесался и замолк до тех пор, пока Тилле не попросил его продолжать. – Я, когда маманя помярла, дом продал и сарай на селе купил, там усе смастерил, где кура живуть и нясутьси. Я ихь до полторы кила растил, а потом на птиц-фабрик сдавал, там их пасли дальша, а потома рязали. Ийцо усе моя была. Пух-перо драл понямноху. Сам усе дялал, три ход одна курятина питалси, сам по угрям кукорякать стал. Економил, дяньги собрать думал, дальша дела делать…
– Деньги на развитие производства хотел пустить, – одобрил Тилле. – Все это хорошо и похвально, но в чем суть дела?… У русских никогда не добьешься прямого ответа. Эти бесконечные долгие истории, идущие от адамовых веков!.. Попросите его быть покороче. У меня сегодня совещание в прокуратуре – албанцы покоя не дают.
Вася грустно посмотрел на меня, на Тилле, пару раз чесанул по кадыку, по ребрам и сказал:
– А дальша то, что пряшли бандюхи, сказали по сотка долляр платить в мясяц, а нет – сожжем сарай и тябя вмясте с ним. А я, правда, тама и жил с курьми. Я туды-сюды, ничяхошньки не выходить, надоть платить. Ну, и платил два ход… Потом мор был курям, вся перядохли. Потом ишо в Москва вся деньги покрали, шум-бум, корма больно дорохи стали. И крыша протякла, на рямонт не была, кудыть ишо бандюхам давать?.. Вот пряшли бандюхи, говорят, плати, а то хужее будет, мы знаем, что дяньги у тябя есть. От сука- кассирша в сбяркасса узнали, что у меня ишо пятьдесят тысяч рубли на счет есть. Я не дал. Так они ночью на грузовик прямо у сарай вперлись, всех курей передавили, кинули два лямонки, а мяня измудохали до смярти, мясяц на больничке ляжал. Ну ничего, отляжалси. И одного бандюху, ково в лицо знал, выслядил и молотом яму нога сломал…
– Ничего себе! – удивился Тилле. – Вы?.. Молотом?..
– А чаво? У мяня сила есть, моху, – сжал Вася грязный кулак и угрожающе задвигался, опять вызвав колебания вони в жарком воздухе.
– Не гони волну, – попросил я его, украдкой отодвигаясь.
– Дальше! – поторопил Тилле.
– Дальша етоть бандюхан на мяня у мялицие жалоба напясал – мол, Суров избил мяня молотом. А они с мялицие рука об рук, кянты, одна шайка. Взяли мяня в хород и мясяц в одиночка дяржали, хороводили. Били еженощно, штоб я им бумаха подпясал, штоб им дяньги со счету даю… Думаю, пусть убьють, ни копья не дам. Ну, пустили, сказали, идь и тысяча долляр принесь, тогда пашпорт дадим. Я – в сбяркассу, а там на счяту пусто. Хто снял, кохда – не знамо. И счет закрыт и деньга нет. Сучовина-кассирша лыбитси: «Сам закрыл, да с похмелюги не помнишь!» Это я-то?.. Мясяц в милиции маюсь!.. Плюнул в харя и побрел к
