Толмач

спагетти.

Да, эти насекомые вообще – гады еще те, куда хуже млекопитающих. Недавно аспирантка просвещала: жучье и тараканье, мол, главные каннибалы в природе! Божьи, казалось бы, твари, а туда же, каннибальствовать, нектара и пыльцы им не хватает!.. Самые злые из них называются этнофаги, то есть пожиратели насекомых, а среди них самые злые и прожорливые – это блестянки, верблюдки, жужелицы, красотелы, журчалки, карапузики, кокцинеллиды, ктыри, муравьежуки, сетчатокрылые златоглазки, стафилиниды, стрекозы, не говоря о таких монстрах, как пауки, клопы или клещи. Эти твари никого не боятся, ведут открытый образ жизни и жрут почем зря разных других фитофагов, которых подло подкарауливают и жестоко убивают, а иногда и так съедают, живьем…

Ну, тараканы – это одно, а с мурашками у меня опять война. Грешен в мурашках – давлю. Ну, а что поделать?.. Жизнь меня тоже топчет, и сам я живу в постоянном ожидании огромной стопы, которая в один непрекрасный день закроет солнце, обрушится и придавит. Если повезет – проползешь между протекторами, уцелеешь, нет – извини, никто не обещал, что жизнь вечна и смерти не будет…

А иногда надену на себя майку и трусы, мурашей вижу, но сразу не давлю, смотрю на их суету, понять пытаюсь, что в их головах творится, откуда пришли, куда идут и что обо мне, своем боге, думают… И знают ли они, что на самом деле не сидят сейчас, затаившись на полу, а мчатся вместе со всеми по эллипсу Вселенной, которая так велика, что облететь ее один раз можно только за 200 миллионов земных лет, чему я не поверил, но Монстрадамус показал книгу, где было написано, что 200 миллионов лет – это галактический год, и из этих расчетов наше Солнце очень молодо, ему всего 23 галактических годика, Земля – и вовсе во младенчестве с ее двумя галактическими сутками, а жизнь человека – и того меньше: одна галактическая секунда… И прожить ее надо так, чтобы не было потом стыдно всю вечность…

Нет, я мироздания никак не понимаю. Да и как понять? Из точки (что за точка, где она была, из чего сделана, кем?) произошел Большой взрыв (почему? что взорвалось? кто тротил положил?), все стало разлетаться и расширяться (куда? во что? в чем?) и превратилось в миллиарды пылающих солнц и планет… Ага, вот так вот: из пустоты – миллиарды планет?.. А как быть со школьными законами «из ничего ничего не происходит»?.. Откуда эти миллиарды миллиардов тонн материала взялось?.. Верится в это как-то плохо, тем более, что никто этого не видел. Мало ли что там Коперник на костре кричал или Эйнштейн у себя на манжетах по пьянке записал?.. Иди и докажи! А чего я не понимаю – того я и знать не хочу, и мне куда лучше думать, что земля – плоская, на четырех слонах стоит, хрустальным куполом накрыта, звезды – серебряные гвозди, а солнце – сгусток золота, бог, верховный начальник… И вообще миров столько, сколько голов, включая зверей, рыб и насекомых…

А говорил я тебе, как недавно в лагере нарвался на одного бывшего альпиниста, тоже сутяжника и склочника, который с России 10 миллионов долларов получить пытается?.. Очень смешной случай, не поленюсь рассказать, если у тебя есть время мои глупости слушать.

В поездах теперь мало народу ездит – весна, очередные каникулы. Еду почти один, в окно смотрю – уже не темень, как зимой, а зелень и свет кругом. От вокзала перехожу окольными путями через стройку и дальше, мимо церкви. Лавки, будки, спящие дома. И вот уже лагерный ареал: с утра пораньше фигуры возле зданий слоняются, ковры из окон вывешены, дети на площадке темнеют, женщины из окон переговариваются. Немудрено – некоторые годами так по лагерям живут, пока их дела по судам и прокуратурам кочуют.

Бирбаух, переложив пивные бутылки из ящика под стол, доброжелательно приложил печать к обходному листу:

– Касса открылась. Теперь – не спешить. Вы сигарету курите – а денежки уже где-то в вашу сторону заворачивают. Они сами знают, кого любить. К одним ручейком текут, а к другим – реками и океанами.

– Да, у некоторых наводнение, а некоторые вообще без воды, засуха в пустыне, – поддержал я его.

– Вот именно, ничего не поделать! Это уж так. Если бы я в баронской семье родился, я бы тоже горя не знал… Прошу, ваш обходной!

В комнате переводчиков – коллеги-арабы. Но не успел я подсесть к ним и получить стаканчик зеленого чая из термоса, как появился Зигги и, передавая мне папку, сообщил:

– Там какой-то кинг-конг из России. Просмотрите дело. Ну и здоровяк! – а Рахим заметил, что все русские, кого он встречал, высоки, крепки и сильны и что, видимо, в России природа такая, здоровая и крепкая.

Я открыл папку. На фото: массивное лицо, голый череп, щеки в шрамах, перебитый нос. В общем, морда не только просит кирпича, но уже не раз его получала.

фамилия: Малой

имя: Иван

год рождения: 1959

место рождения: г. Барнаул, Россия

национальность: русский

язык/и: русский

вероисповедание: бывший член компартии

Решив, что это урка, я пошел за ним, но он уже сам пыхтел мне навстречу: здоровый буйвол, сильно хромает и громко сопит, в нелепом голубом галстуке на бычьей шее, с огромным красным пластиковым мешком в руке.

– Малой? Иван? – остановил я его.

– Так точно, – ковыльнув, застыл он. – А вы кто будете?.. Из российского консульства?..

– Нет, ваш переводчик.

– А, хорошо, а то я думал, что это уже за мной приехали…

– Есть основания бояться?

– Еще какие!.. Я в мировой суд жалобу подал, ущерб в 10 лимонов баксов оценил – еще бы не бояться! Прикончат как котенка.

– На кого подали жалобу?

– На Россию.

– Надеетесь получить с России 10 миллионов? – уточнил я.

– А как же! По одной простой причине – они мне полагаются!

Решив, что это не урка, а псих, я ласково указал ему на дверь музгостиной:

– Прошу!

– Понял.

Он благодарно пропыхтел мимо меня, сопя и свистя перебитым носом. От хромой ноги его во время ходьбы исходил деревянный стук. Озираясь, куда бы положить мешок – «Документы!» – он спросил меня, не снять ли галстук, все-таки не на свадьбу пришел, но я, с вожделением поглядывая на мешок («Может быть, работа появится, письменные переводы!») – пожал плечами:

– Вы в костюме, так что и галстук при деле.

– Да? – недоверчиво переспросил он, поколебался, но галстук с толстой шеи все-таки содрал и, не развязывая, кинул его в свой необъятный мешок. – Не нужен он мне. В Страсбурге одевал, а тут – не надо. Сниму лучше эту ебаторию, на глотку давит.

– Давно из Страсбурга?

– Пару недель назад там был. Оттуда в Голландию заехал, в Гаагский трибунал, оттуда – прямо в Дюссельдорф. А оттуда уже сюда прислали. Мне терять нечего. Мое дело правое. Но мое дело плохо. Вмандякался в дерьмо. Давай я тебе документы покажу!.. – И он споро полез в мешок, но я успел остановить его: позже, сейчас отпечатки и фото, документы – потом. – Понял. Как скажешь. Будем на «ты»?.. Что делать?.. Куда идти?..

Я указал на Зигги, стоявшего к нам спиной (он мазал чернила на станок):

– Сейчас он пальчики снимет!

– Чего это?.. Я не бандит. Я альпинист. И конезаводчик.

– Конезаводчик? – повторил я слово, рождавшее какие-то странные ассоциации с дореволюционным прошлым.

– Ну да, лошадей развожу. Ахалтекинцев. Слыхал?.. Вот. Кем только в жизни не был!.. И альпинистом, и циркачом, и подводником, и в кино снимался… Теперь вот пиздецом накрыт лежу, ничего нет, все отняли,