— Господи, — заявил Клайд, который полностью вошел в роль мужлана, только что ногами не шаркал, — да я ее и не читал! На старину Роджера можно положиться. Я отдаю себя в его руки. Лишь бы он имя не переврал.
— И полковник Макс Худ… Мерль Свейн горд, что может пожать руку человеку, который…
— Я тоже рад познакомиться, старик. Вы делаете ставку — неужели на лошадей?
— На сей раз нет, полковник.
Свейн обливался потом, пропотевшая рубашка липла к его круглым плечам. Он смахнул со лба жидкую седую прядь.
— Я поставил пару су на двигатель истории.
И он застенчиво улыбнулся.
— Что вы говорите? Вы, должно быть, пророк?
— Мерль Б. Свейн оседлает волну истории — потому что если ее не оседлать, она вас снесет, сметет и следа не останется!
— О чем, черт возьми, говорит этот малый? — ухмыльнулся Клайд.
— О мистере Ч. О. Линдберге, известном также под именем «Двигатель истории»! Я, как вы понимаете, говорю об авиации. Годвину я уже говорил… помнится, я вам даже орал, — а, Годвин? — что Ч. О. Линдберг это сделает! И он это сделал, он уже близко!
— А, летун, — кивнул полковник. — Вы получили о нем известие?
— Вы с ним родственные души, верно, полковник? — Свейн не сводил глаз с собеседника. — Один в ночном небе, должно быть, это как в пустыне, где человек чувствует себя маленьким и чертовски одиноким.
— Там вы не один, — возразил Худ. — С вами пустыня и ваш верблюд. — Он улыбнулся поджатыми губами. — А у мистера Линдберга остается ночное небо и его аэроплан, и звезды. Нет, он не одинок. Он просто не здесь. Вне времени — я-то знаю, я там бывал. Нет, вы там не одиноки.
— Ну, пусть не одинок, главное, его видели! Поступают телеграммы, с самого утра, последняя пришла только что. — Он взмахнул пачкой бланков. — Он долетел до Ирландии. Его видели над островом Валентией в Ирландии… черт, он добрался… теперь ему только держаться на курсе! А Ллойд все еще котирует его шансы на посадку в Париже десять к трем. Господи Иисусе, они
Он склонился над картой, расстеленной на длинном столе и ткнул указательным пальцем в точку.
— Вот здесь Валентин.
Другим указательным пальцем он постучал по Парижу.
— Вот Париж. Паршивые шестьсот миль. Если хватит горючего… ну, ему это раз плюнуть, полковник. Сто миль в час…
Свейн вытащил карманные часы, щелкнул крышкой.
— Сейчас четыре часа. Он будет здесь около десяти. Вы, ребята, пьете шотландский виски? Давайте, берите стулья и выпейте со мной за Ч. О. Линдберга из Миннесоты. Мы еще получим сообщения, когда он будет лететь над Англией. Должен пересечь ее примерно здесь.
Палец указал на Плимут.
— Годвин, вы, дружище, не сумеете ли заставить работать этот чертов вентилятор? Я исхожу паром.
Годвин потянул провод.
— Вилка не вставлена в розетку, сэр.
— Ну, боже мой, сынок, воткните ее и давайте выпьем. Над нами вздымается волна истории. Надо встретить ее в полной готовности.
Он ухмыльнулся и прилепил сигарету к нижней губе.
— За богатство, джентльмены. Я вот-вот стану богачом…
В шесть часов доставили телеграмму.
Линдберга видели над Плимутом, он направлялся через Ла-Манш к Шербургу, к Франции.
Они отдали должное бутылке скотча.
— Нам пора, — сказал Свейн.
Он встал, оттолкнул скрипучий вращающийся стул к подоконнику.
— Эй, постой-ка, Бесси! — вмешался Клайд. — Куда это мы собираемся? Я ночью в клубе — им без меня не обойтись.
— Я не о вас, — огрызнулся Свейн, застегивая жилет и опуская закатанные рукава рубашки. — Не в обиду будь сказано, только корнетист мне совершенно ни к чему. Годвин, вы готовы?
— К чему готов?
— Я же сказал, величайшая сенсация вашей жизни! Репортаж века! Ч. О. Линдберг движется к Ле Бурже, и нам туда же! Он посадит своего малютку примерно через четыре часа — нам надо явиться с запасом. Вы с нами, полковник?
— С удовольствием, — ответил тот.
— Тогда все в порядке. — Свейн был уже у дверей. — Мэллори! Добудь нам пару такси. Одно для вас с Филпотом, и присмотри, чтобы он не забыл камеру! Цель — Ле Бурже. Диккенс, вы останетесь здесь править и разбираться с телеграммами. Обязательно помечайте время доставки. Мы с Годвином вернемся, если сумеем, или позвоним. Не занимайте линию. Репортаж понадобится и нам самим, но первым делом его надо будет передать в Нью-Йорк.
— Через «Пресс-телеграф»? Или «Бестерн-юнион»?
— Да, задействуйте обоих. И еще, Мэллори, как угодно, но проберись на коммерческий телеграф — может, никто, кроме нас, не додумается. А теперь давай за такси!
Они сбежали по лестнице на улицу, где Мэллори подозвал две больших громыхающих машины такси. Филпот с камерами уже стоял рядом.
— Ну и развалины, — пробормотал Свейн. — Не такси, а разгром на Марне. Давайте-давайте, залезайте, надо ехать, садитесь, устраивайтесь поудобнее. Мне необходимо хорошенько рассмотреть эту птичку. Птичку?.. Да, недурно, Линдберг птицей спускается с небес.
На заднем сиденье было душно. Худ сдвинулся к двери и опустил стекло. Свейн утирал лоб.
— Живей! — крикнул он водителю и тот, выразительно пожав плечами, устремился в уличный поток.
Они пересекли Порт-де-ла-Вилье и тут же оказались зажаты в плотной массе машин. Гуд распахнул дверцу и выбрался на подножку. Двухполосное шоссе, ведущее к Ле Бурже, исчезло или, вернее, превратилось в на редкость длинную, узкую стоянку для машин. Стояли, насколько видел глаз, бампер к бамперу, изредка сдвигались чуть вперед и тут же, визжа тормозами и гудя клаксонами, останавливались. О Линдберге уже прослышали. Легковые, грузовые, трехколесные мототележки… До маленького, полузаброшенного летного поля, обслуживавшего Париж, было четыре мили. Насколько мог судить Годвин, с тем же успехом можно было преодолеть четыре тысячи миль.
— Проклятье, — сказал Свейн.
— Не думал, что в Париже столько автомобилей, — сказал Худ.
— Может, дальше будет легче. Если впереди авария…
Свейн покосился на Годвина.
— Ах вы птенчик, вам еще учиться и учиться. Стоит вам открыть рот, и я слышу голос юношеского оптимизма, черт бы его побрал. Запомните раз и навсегда, авария не авария, дальше никогда, никогда не становится легче. Дальше — всегда хуже. Это вам говорит Мерль Б. Свейн.
Он вздохнул и утер пот. Было слишком жарко, чтобы рождать афоризмы.
— Господи, похоже, нам придется немножко подождать. — В голосе его не слышалось особой надежды. — Вы, весельчак Джим, стойте там на подножке и смотрите в оба глаза.
Воротничок у него сморщился, как салатный лист.
За два часа ожидания они продвинулись примерно на две мили. Толпа, кишевшая вокруг машин, становилась все плотней.
