— Ого, спаси и помилуй мою порядком потрепанную душу! — произнес кто-то за спиной у Годвина. — Кого только не увидишь в самых неподходящих местах! Добро пожаловать в наш маленький, далекий от дома дом.
Годвин встал, обернулся.
— Монк! Вот так сюрприз… Давно вы здесь? Макс, тебе знакома эта личность?
— Знакомы ли мы? — Монк скосил глаза на кончик длинного носа. — Мы с Максом в одной команде. Между прочим, я принес невеселые вести. Несколько часов назад героические летчики герра Геринга бомбили Париж. Только что сообщили.
Новость встретили молчанием. Через некоторое время Макс спросил:
— О Дюнкерке ничего не было?
— Дюнкерк уже в прошлом. Вчера вывезли последних британских солдат. Немцы, должно быть, уже на пляже. Что дальше, неизвестно. Я слышал, ПМ завтра собирается обратиться к палате общин.
Монк Вардан сложился пополам, усаживаясь в кресло. В руке у него был стакан пива.
— Боюсь, наш дом в опасности. Если Гитлер пересечет Ла-Манш, следующее поколение англичан будет очень бегло болтать по-немецки. Такова правда жизни.
— Насколько я понимаю, оборону Британии составляют около пятисот оставшихся на островах пушек… — начал Годвин.
— И немалую их часть, — подхватил Худ, — составляют музейные экспонаты. Нам остается молиться.
— Чуть ли не все, что имели, мы оставили во Франции, — сказал Вардан. — Пара тысяч орудий, шестьдесят тысяч грузовиков, семьдесят пять тысяч тонн боеприпасов… шестьсот тонн горючего — в первую очередь надо было вывезти людей. Ничего не поделаешь.
— Нашему Монку все известно, — сказал Худ.
Вардан скромно улыбнулся:
— Этого не скажу, но мои сведения, как правило, довольно точны.
Годвин поднял бокал:
— За нашего Монка!
И все они выпили.
Накануне засиделись допоздна, и, проснувшись утром, Годвин ощутил, как ноет все тело, вспоминая пирушку. Выпивка, ужин, сигары и еще выпивка без счета под воспоминания о прошедших годах.
Макс Худ рассказал, что добился развода в двадцать восьмом, и они выпили за его свободу, а Макс тихонько улыбнулся чему-то. Сердце Тони Дьюбриттена отказало во время охоты на тетеревов в Шотландии — последний день жизни он провел в свое удовольствие. Клайд Расмуссен стал знаменит, снялся в нескольких фильмах вроде «Серенады Солнечной долины» и «Приключений в Палм-Бич», жил то в Лос- Анджелесе, то в Нью-Йорке и выступал с оркестром в еженедельном радио-шоу, которое вел комик Микки Хоупвелл.
Даже подвыпив, Годвин не рискнул заговорить с Максом о Сцилле Дьюбриттен — боялся разбередить старую рану.
Кроме того, немного прояснилась связь между Худом и Варданом. Оба душой и телом были преданы Черчиллю. Черчилль, еще до того как к нему обратились с просьбой сформировать правительство, попросил Макса стать его глазами и ушами в Египте. Когда Черчилль обосновался в доме под номером 10, Вардан стал для него кем-то вроде разъездного представителя. Он прибыл в Египет, чтобы наладить связь между главнокомандующим сил на Среднем Востоке генералом сэром Арчибальдом Уэйвеллом и генерал- лейтенантом сэром Генри Мейтланд Уилсоном, более известным как Джумбо. Монк Вардан сообщал в Англию о восстановлении инфраструктуры британских войск, рассыпавшейся после окончания войны в 1918 году. Работы было через край. Дороги, аэродромы, водоопреснительные и очистительные станции, учебные лагеря, полевые госпитали, линии связи, водопроводы от Нила в пустыню, войсковые столовые… По всей Палестине и Египту собирали транспорт, пригодный для передвижения по пустыне. И еще надо было что-то делать с танками, приспособленными для европейской распутицы и ни черта не стоившими в проклятых песках. Двигатели глохли, траки лопались на камнях, воздушные фильтры забивало песком.
— Настоящий кошмар, старина, — жизнерадостно объяснял Вардан. — Джумбо делает все возможное. На днях все будет в порядке.
Видит бог, ночка вышла долгая, и при виде юношески свежего и бодрого лица Дерека Саймондса Годвин невольно поморщился. Густой бодрящий кофе помог делу. Отчасти.
Вардан устроил Годвину часовое интервью с самим Уэйвеллом.
— Проще простого, старина, — сказал он. — Вы знаменитость. Уэйвелл сам хочет с вами встретиться. Правда, я не поручусь, что он читал ваши книги.
От Уэйвелла он отправился посмотреть на достопамятного Томаса Рассел-пашу за изысканным ленчем в спортивном клубе Гезиры, на острове посреди Нила. На вторую половину дня намечен был брифинг с Майлсом Лэмпсоном в британском посольстве. К тому времени, как Саймондс доставил его обратно в «Шепердс», Годвин был выжат досуха, а новых сведений не приобрел — все было уже известно ему из болтовни с Монком Варданом.
Он работал у себя в номере, набрасывая газетную колонку и черновик радиорепортажа, когда в дверь постучали. Вошел мальчик-посыльный.
Макс Худ приглашал его присоединиться к небольшому обществу, собиравшемуся в нильском плавучем ресторане.
Годвин стоял у перил плавучего ресторана и прихлебывал шампанское. В легкой волне отражались высокие свечи и фонарики. За ним и вокруг него, словно новейшие модели аэростатов, витали обрывки бесед светского общества Каира. Он быстро отыграл свою роль приезжей знаменитости, пообещал кому-то из мужчин выпить с ними в клубе «Турф», а женщинам — подписать для них последнее издание своей книги на коктейле перед возвращением в Лондон. Вардан представил его собравшимся и удалился с парой гусарских офицеров обсудить события в Дюнкерке. А Годвин наконец улизнул за разукрашенную золотом дверцу на палубу. Каир сиял собственным светом. Ветер не был теплым. Годвин повернулся спиной к воде, заглянул в открытые окна, втянул в себя запах горячих свечей. Перед ним мелькнуло боа из белых страусовых перьев.
Макс Худ с женой прибыли через час после Годвина. Элджернон Несбитт из министерства иностранных дел как раз описывал Годвину каирские бордели и вдруг прервался, чтобы сказать:
— А вот и почетные гости. Вот это штучка так штучка, скажу я вам!
Он не сразу рассмотрел их из-за спин обступивших гостей, да и женщина стояла к нему спиной. На ней было бежевое с белым платье, щедро открывающее загорелые лопатки. Густые каштановые волосы были коротко подстрижены на затылке. Наконец она повернулась к нему, сперва в профиль, потом лицом.
Она стала взрослой женщиной, двадцатисемилетняя Сцилла Дьюбриттен.
— Я с ней знаком, — сказал Годвин.
Во рту у него вдруг стало сухо.
— Вы с ней
— Знавал ее девочкой, в Париже. Много лет назад.
— Так пойдите же поздоровайтесь! Можете заодно представить ей старого приятеля Алджи.
Макс Худ был не из тех, кто наслаждается признанием светского общества, но пробиваясь навстречу Годвину сквозь толпу, он буквально сиял:
— Сюрприз, Годвин! Познакомься: миссис Худ!
Сцилла улыбалась Годвину, в ее глазах цвета кофе с молоком сверкали зеленые искорки. Глаза были широко распахнуты навстречу ему. Она обняла его, привстала на цыпочки, чтобы прижаться щекой к щеке.
— Ох, Роджер, какой ты громадный! Да еще и знаменитый! И чудесно выглядишь! А мой негодяй-муж и не сказал, что ты тоже здесь будешь — как тебе только не стыдно, Макс! Я бы весь день радовалась!
Макс пожал плечами, улыбнулся им обоим.
