газеты… Поэтому ни одна строка в газете не может идти помимо меня.
И тут же попросил отложить статьи Менжинского и Федорченко.
Федорченко и Менжинский с этим предложением не согласились. Тогда Михеев, взяв газетный лист, начал вычеркивать из статей неугодные ему и его хозяевам места. Менжинский и Федорченко, не сказав ни слова редактору, покинули типографию.
Утром следующего дня Менжинский собрал сотруд-пиков-болыпевиков и рассказал им о сложившемся положении. На собрании, учитывая, что право на стороне пайщиков, было решено уйти из состава редакции, «отряхнуть прах от ног своих», как выразился Менжинский. Было также решено составить декларацию о выходе из редакции. Декларация под названием «Письмо в редакцию» была написана Менжинским при участии Федорченко. Это заявление было опубликовано в «Северном крае» 28 октября и позднее под заглавием «Открытое письмо» перепечатано в ленинской газете «Новая жизнь». Вот оно, это письмо.
«Письмо в редакцию господам членам хозяйственной комиссии и сотрудникам «Северного края» В. М. Михееву, В. Н. Эпштейну, В. Н. Ширяеву, П. А. Критскому, П. Я. Морозову и Н, П. Дружинину.
Мы бросаем газету из-за черной сотни.
О! Во время погромов мы не бросили редакции на произвол судьбы, не прятались по чужим квартирам, не ухаживали за вожаками громил, не отстаивали их участие в охране города. Нет! Между нашими товарищами есть раненые, в то время как они защищались с оружием в руках. Мы организовали защиту редакции и вооруженные ждали хулиганов. Они не пришли.
Зато пришли вы, господа хозяева, которые обегали редакцию, как чумное кладбище, пока была опасность, и заявили нам, что в погромах виноваты социал-демократы, с их неумеренными речами на митингах, повинна свобода революционного слова!
Мы не допустили позора, чтобы наряду с полицейскими призывами к успокоению организатора всероссийской бойни — Трепова и местных черносотенцев губернатора Роговича и казакиста Вахрамеева появилось продиктованное трусостью воззвание «Северного края».
Мы хотели обратиться ко всем гражданам и к пролетариату с призывом силой противостоять всяким попыткам контрреволюции. И не только социал-демократы, но всякий, не испуганный с рождения, мог ли он говорить теперь о чем-либо другом, кроме вооруженной борьбы с остатками самодержавия, видя то, что мы видели?
Что же делаете вы? Ваш председатель В. Н. Эпштейн заявляет, что он приостановит газету, которая резкостью тона может вызвать новый погром… литератор В. М. Михеев взял на себя постыдную цензорскую роль. Он не только задержал — на время — слишком боевые статьи социал-демократов (может быть, потом разрешу), он даже вычеркивал отдельные места, как заправский цензор времен Плеве. Правда, это были слова, что цензура упразднена «волею пролетариата». Волею пролетариата! Действительно, страшное (для него) слово!!
Там, где литераторы проводят еще не созданный правительством закон против социалистов, нам не место. Мы уходим, господа хозяева, но помните, что если легок пух, пущенный полицейскими громилами из перин еврейской бедноты, то тяжела ответственность тех, кто зажимает рот людям, которые хотят крикнуть: защищайтесь с оружием в руках.
Обращайте же «Северный край» в либеральную подворотню…
Для нас, пролетариев, интересы литературы — не интересы сундука.
Вот почему мы уходим.
Секретарь
Вячеслав Менжинский.
Заведующий областным отделом
Леонид Федорченко.
Заведующий городскою хроникою
Владимир Коньков».
Далее шли подписи сотрудников.
Через месяц после ухода социал-демократов из редакции «Северный край» объявил себя органом кадетской партии, но просуществовал всего лишь до января 1906 года.
После ухода из редакции «Северного края» Менжинский некоторое время продолжал революционную работу в массах, в частности — в войсках. Но вскоре, преследуемый жандармами, он вынужден был навсегда расстаться с уже ставшим ему родным Ярославлем и вернуться в Петербург.
Глава шестая
В конце 1905-го, а возможно и в начале 1906 года, Менжинский возвращается в Петербург. Некоторое время он работает в лекторской группе ЦК, а затем партия направляет его в Нарвский район ответственным пропагандистом.
Весной 1906 года Петербургский комитет РСДРП, секретарем которого от большевиков была Елена Дмитриевна Стасова, принял энергичные меры, чтобы усилить пропаганду и агитацию в массах. При райкомах были созданы агитаторские коллегии, в которых объединялись лучшие силы пропагандистов и агитаторов. Лекторов и докладчиков обычно распределяла Стасова. На митингах и собраниях неоднократно выступал Владимир Ильич Ленин.
Активное участие в организаторской и пропагандистской работе среди петербургского учительства принимала старшая сестра Менжинского, Вера Рудольфовна. По поручению Надежды Константиновны Крупской, с которой она познакомилась в редакции «Новой жизни», Вера Рудольфовна подыскивала помещения для устройства митингов и собраний, где нередко выступала и сама.
«Я скромна, — вспоминала она впоследствии. — Но тогда была какая-то дерзость. Я спокойно влезала на трибуну и вела борьбу с анархистами, эсерами, меньшевиками. Я застенчива. Но тогда я кидала цвишенруфы колкие, резкие, когда говорили враги. Это была первая революция».
Сестры Менжинские, Вера и Людмила, учительницы воскресных школ для рабочих, в то время жили вдвоем в Питере, на Ямской улице (ныне улица Достоевского) в доме № 21. Их квартира под номером два помещалась в цокольном этаже. Для конспирации она была неудобной. Вход с улицы. Несколько ступенек вверх и дверь в квартиру. Рядом лестница на верхние этажи — на ней швейцар. В окно квартиры можно было заглянут!» с улицы.
«Каждое утро Надежда Константиновна приходила к нам, — вспоминала В. Р. Менжинская. — Мы составляли план работы на день и расходились по своим делам. Вечером встречались вновь, то в Технологическом институте, то в других местах…»
Перебравшись из Ярославля в Петербург, Вячеслав Рудольфович частенько навещал сестер. У них он познакомился с Крупской. Здесь произошла и первая встреча Вячеслава Рудольфовича с Лениным. Во время этой встречи они вспомнили эпизод в комнате с каталогами публичной библиотеки. Менжинский рассказывал о ярославских делах, о работе среди солдат:
— Начали с листовок. Писали листовки для солдат. Разбрасывали их на плацу, подбрасывали в манеж, в вагоны эшелонов, следовавших в Маньчжурию. В казардоы было трудно проникнуть. Но потом, когда появились члены организации из солдат, проносили и в казармы. Мы стремились создавать по возможности небольшие конспиративные группы в батальонах и полках. Нам удалось это сделать в Фанагорийском полку и в артиллерийской бригаде в Ростове. Само собой разумеется, что все связи комитета с военными организациями были глубоко законспирированы. Эти связи были в руках особенно надежных товарищей. Они не гнались за большим числом членов войсковых групп. Позднее, после акта 17 октября, мы стали приглашать солдат на митинги, затем стали устраивать митинги в манеже Фанагорийского полка. Послали к коменданту наших людей — с ними ходил товарищ Емельян. Они потребовали от коменданта разрешить митинги в манеже, или, мол, мы сами займем манеж.
Говорили о думской тактике, о решениях по этому вопросу второй общегородской конференции, об уходе с конференции меньшевиков.
Как известно, в условиях начавшегося спада революции сорвать созыв думы не удалось. Поэтому уже
