ранее в бывшем особняке графини Уваровой в Леонтьевском переулке находились Центральный и Московский комитеты партии левых эсеров, и Черепанов, как бывший член ЦК, знал в здании все ходы и выходы.
К покушению готовились исподволь, хотя и не имели в виду взорвать здание MК именно двадцать пятого, совещание оказалось лишь удобным случаем.
Бомбу — большую деревянную коробку — снарядил нитроглицерином и динамитом на арбатской конспиративной квартире Василий Азаров после того, как спешно явившийся сюда Черепанов сообщил Соболеву, что в МК партии большевиков идет большое совещание, на котором должен присутствовать и Ленин.
По свидетельству находившегося тогда в квартире Александра Розанова, в деревянную коробку вместилось около полутора пудов концентрированной смерти.
Потом Соболев отлучился и вернулся на Арбат примерно через час вместе с Барановским.
— Остальные будут ждать на месте, — сообщил он Черепанову.
В Леонтьевский они отправились втроем, шли долго, крутили по узким переулкам, опасаясь слежки, тяжелый снаряд несли по очереди. Невдалеке от особняка графини Уваровой их встретили еще трое: Гречаников, Николаев и Глагзон заняли свои места на страже, Черепанов в последний раз объяснил Соболеву расположение комнат в особняке, указал удобный лаз в садик со стороны Чернышевского переулка и балкончик на втором этаже, за которым был зал заседаний. Черепанов ушел. Он свое дело сделал.
За ограду сада перелезли вдвоем: Соболев и Барановский, вдвоем же они подошли к зданию. Соболев вынул из кармана кустарную зажигалку — «самопал» и высек искру. Он поднял бомбу на балкон, поджег от тлеющего фитиля зажигалки бикфордов шнур и обеими руками метнул бомбу в балконную дверь.
В распоряжении террористов было сорок пять секунд. Этого времени им хватило, чтобы перескочить через ограду и отбежать на безопасное расстояние.
Когда они вышли на Тверскую, навстречу им от здания Моссовета мчались машины… Возле махины бывшего елисеевского магазина Барановскому стало плохо, он впал в полуобморочное состояние. Соболев, притворившись пьяным, с трудом дотащил его до дома в Дегтярном переулке, где Барановский жил.
Манцев и Мессинг не зря без устали допрашивали арестованных. В конце концов они узнали, что у «анархистов подполья» в 25 верстах от Москвы в поселке Красково по Казанской железной дороге есть дача. Здесь боевик Вася Азов изготовлял адские машины. По-видимому, здесь же после разгрома основного ядра организации укрылись уцелевшие террористы.
Александр Розанов на одном из допросов показал, что Соболев предполагал 7 ноября взорвать Кремль, для чего, по его подсчетам, требовалось пудов шестьдесят пироксилина. Чекисты не исключали, что остававшиеся пока на свободе анархисты, как бы мало их ни было, попытаются в день второй годовщины Октября отомстить за гибель своих главарей Соболева и Ковалевича.
Накануне праздника в Красково срочно направился отряд из тридцати чекистов. Глухой, холодной ночью, под непрекращающимся нудным дождем чекисты перешли вброд речушку Пехорку и, растянувшись редкой цепью, окружили одинокую, без единого огня в окнах дачу, выходившую фасадом на дорогу в Малаховку. Лишь на рассвете цепь ожила. Но застать врасплох обитателей дачи все ж не удалось, видимо, те несли круглосуточное дежурство. Чекисты были встречены ожесточенным револьверным огнем и ручными гранатами. Перестрелка длилась около двух с половиной часов. А потом — взрыв огромной силы буквально поднял дачу на воздух и обрушил на землю обломки бревен и разодранной щепы. За первым, самым сильным, последовали другие — это рвались запасы динамита и пироксилина, спрятанные в погребах.
Днем на дымящемся пепелище чекисты откопали семь обугленных трупов и обгорелую раму типографского станка.
В числе погибших были и Глагзон и Азов. Барановский также, как выяснилось, находился на даче, но успел уйти до взрыва и был позднее арестован.
Московской организации «анархистов подполья» больше не существовало. Вслед за ней были разгромлены анархистские группы в Самаре, Брянске, Уфе и других городах.
А в самом начале нового, 1920 года на одной из московских улиц был схвачен худой человек средних лет с нервным лицом и характерной, начесанной на левую сторону лба челкой, в старомодном пенсне. Донат Черепанов. Он рванул было револьвер из кармана пальто, но железные руки словно тисками сжали его запястья. Черепанова взяли после того, как чекисты расшифровали все закорючки и таинственные значки в записной книжке, найденной при убитом Петре Соболеве.
Допрашивал его в присутствии членов Президиума ВЧК сам Дзержинский. Черепанов, озлобленный до предела, чуть не бился в истерике от ненависти. Он ничего не скрывал, да и скрывать-то, собственно, ему уже было нечего.
Черепанов рассказал, что после того, как он разочаровался в руководителях своей партии, он вышел из состава ЦК левых эсеров и установил связь с Казимиром Ковалевичем. Вместе они организовали «Всероссийский Штаб Революционных Партизан», который наметил ряд экспроприаций и террористических актов, в том числе и взрыв в Леонтьевском переулке. По словам Черепанова, сначала предполагалось бросить бомбу в ВЧК, но потом это предложение отклонили, поскольку и «ВЧК и лично Дзержинский являлись только орудием партии большевиков». Тогда-то и решили взорвать МК РКП (б), тем более что им стало достоверно известно о намерении Ленина присутствовать на совещании 25 сентября.
Черепанову не угрожал расстрел, поскольку в связи с разгромом Красной Армией Юденича, Колчака и Деникина, пленением самого «верховного правителя», поражением внутренней и внешней контрреволюции ВЦИК и Совнарком РСФСР 17 января 1920 года совместным постановлением отменили смертную казнь. Но, видимо, сам он счел свой жизненный путь исчерпанным и борьбу проигранной. Донат Черепанов покончил самоубийством в тюремной камере.
А теперь снова вернемся к следствию по делу «Национального центра».
Нить к раскрытию шпионской организации дал арест некоего С. В. Роменского, занимавшего должность помощника управляющего делами Военно-Законодательного Совета Всероглавштаба.
Роменский был арестован чекистской засадой на квартире Алферова поздно вечером 9 октября. При обыске на его собственной квартире нашли подготовленные в дорогу чемоданы, планы Москвы и Петрограда с пометками красным и синим карандашом и переписку, из которой следовало, как говорится в протоколе обыска, «что гражданин Роменский не уверен в прочности существования Советской власти». Фамилию Роменского называли в предыдущих показаниях и другие арестованные.
…Утром в кабинет Менжинского ввели стройного, подтянутого человека в военной форме.
Блондин с зачесанными назад волосами и гладко выбритыми щеками, которому на вид можно было дать лет 20–30, держался спокойно и уверенно, всячески стремился подчеркнуть свою независимость и случайность задержания.
— Причины ареста не знаю, — твердо заявил он.
Из допроса выяснилось, что Роменский юрист по образованию, до революции служил юрисконсультом Министерства торговли и промышленности в Петрограде, был секретарем особого совещания по обороне государства, при Керенском был прикомандирован к канцелярии Военного министерства и оставался секретарем особого совещания. После революции на советской службе, состоит членом профсоюза музыкантов, играет на скрипке, любит музыку.
— Бываете в концертах? — как бы между прочим спросил Менжинский.
— Конечно! Ведь я сам музыкант немного. Ничто не доставляет мне такого наслаждения, как музыка, — отозвался Роменский. — Слышали бы вы, товарищ комиссар, Кусевицкого!
— И давно вы слушали Кусевицкого? — спросил Менжинский, глядя в глаза подследственного.
— В конце лета, в саду «Эрмитаж».
— В другое время и в другом месте я охотно поговорил бы с вами о музыке, но сегодня мне бы хотелось услышать от вас об организации, к которой вы принадлежите.
— Я увлекаюсь музыкой, а не политикой. Никакой организации не знаю.
Сидевший перед Менжинским человек обладал и завидной выдержкой и волей. Он так же спокойно и уверенно, не дрогнув ни одним мускулом лица, отвечал на последний вопрос, как и на все
