предыдущие.
Предложив Роменскому подписать протокол допроса, Менжинский приказал конвоиру увести арестованного.
Подтянутый цивильный юрист со строевой выправкой. Концерт Кусевицкого. Сад «Эрмитаж». Учительница 76-й школы. Не тот ли это блондин, которого она видела в саду «Эрмитаж» и в доме Алферова?
Ниточка пока была совсем тоненькой, как паутинка, но осторожно потянуть за нее все же стоило.
Приглашенная на Лубянку учительница сразу признала в Роменском того самого блондина, которого она видела в саду «Эрмитаж» на концерте с неизвестным мужчиной и пожилой дамой, кажется, ее зовут Наталией, и которого еще раньше она встречала у Алферова.
В тот же день Менжинский и Артузов вновь допрашивали Роменского:
— Причин ареста не знаю. По делу Губского ничего не могу показать. Из знакомых женщин есть только Елена Осиповна, с которой познакомился в Петрограде в 1916 году, но с июля — потерял ее из виду.
— И знакомство, вероятно, произошло на музыкальной почве? — спросил Менжинский.
— Нет, не совсем так, — улыбаясь, ответил Роменский. — Меня познакомил с ней человек, далекий от музыки.
— Да, кстати, о музыке, Роменский. С кем вы были на концерте Кусевицкого в саду «Эрмитаж»? — задал Менжинский новый вопрос.
Улыбка сползла с лица Роменского. Оно снова стало замкнутым и сосредоточенным. Отведя глаза в сторону, Роменский угрюмо сказал:
— Опять ловите, товарищ Менжинский. Тогда на концерте я был один. Народу в саду было много. Можно сказать, что с каждым встречался. Но я был один и, насколько помню, ни с кем даже не разговаривал.
Последующие допросы не дали ничего нового.
Но Менжинский был убежден, что именно в этом человеке кроется разгадка тайны шпионской организации. Однажды Менжинскому доложили, что Роменский написал на волю записку. Ее должен вынести из тюрьмы арестованный, который за непричастностью к делу освобождается из заключения.
В тот же день записки (их оказалось две, а не одна) были в руках следователей Особого отдела.
В первой записке, предназначенной «Елене Осиповне», Роменский писал:
«Я оторван от внешнего мира и ничего не знаю, что делается. Я никого до сих пор не выдал, несмотря на пять допросов. Упоминают имя шефа, требуют, чтобы я его назвал. Наказание: расстрел или лагерь. Ходатайство необходимо. CP, 27 октября 1919 г.».
Содержание второй записки:
«Б. Харитоньевский пер., 14, кв. 2. Г-же Баранцевой.
…Мои дела скверны, и едва ли мы увидимся. Крестник моего отца комиссар финансов Крестинский. Может быть, вы сумели бы поговорить с ним о смягчении приговора. Всего хорошего Вам, Ив. П. и Наталочке. 27 окт. 1919 г. СР».
Через несколько дней Менжинский и Артузов докладывали Дзержинскому.
— После долгого допроса Роменский, наконец, согласился давать чистосердечные показания на условиях, что ему будет сохранена жизнь, а его показания не будут публиковаться.
Когда Роменскому было дано согласие на эти условия, он показал, что шпионские сведения он, Роменский, получал от члена Военно-Законодательного Совета, бывшего генерала Маковского, а также некоего Абрамова. Миллер на допросе 12 октября также подтвердил, что Абрамов занимался шпионажем…
— Вместе с Роменским, — докладывал Вячеслав Рудольфович Дзержинскому, — в Военно- Законодательном Совете работал генерал Бабиков. В августе этого Бабикова назначили помощником управляющего делами Реввоенсовета. Роменский показал, что в августе он сказал Бабикову о возможности выступления, на что Бабиков ответил: «Было бы безумным это делать». Однако это не помешало Бабикову в августе того же года передать Роменскому сведения об армиях, которые были, внесены в сводку Щепкина. Собранные шпионские сведения Роменский передавал Тихомирову, члену штаба, избежавшему ареста в сентябре и скрывшемуся.
— И что показал Роменский о Тихомирове? — осведомился Дзержинский.
— Восьмого октября…
— Это накануне ареста Роменского?
— Да, накануне, к Роменскому в Военно-Законодательный Совет, Новинский, 10, приезжал неизвестный ему бывший офицер Снесаренко и сообщил, что приехал от Тихомирова, который сегодня, восьмого октября в два часа дня будет ждать его на станции Вешняки. Снесаренко приезжал к Роменскому с просьбой собрать деньги для бывшего генерала Стогова, который находится в трудном положении.
— Значит, Стогов в Москве? — спросил Дзержинский.
— Да, — отозвался Артузов. — После того как Троцкий освободил его из концлагеря, Стогов скрывается на станции Сходня под именем Семенова Андрея Ивановича.
— Что нового показал Роменский о переходе фронта?
Артузов и Менжинский видели, что Феликс Эдмундович торопится, и постарались сжато изложить суть показаний Роменского.
— Некая Вера Ивановна Герц познакомила Роменского с мужем, Владимиром Аполлинарьевичем, который командует полком на тульском участке. Когда начался разгром организации, Роменский собрался бежать за фронт, к Деникину. Герц, знавший об организации, должен был дать Роменскому документы красноармейца и помочь перейти линию фронта.
— Пароль к Деникину?
— Наибольшую цену Роменский придает этому своему показанию. Этим, мол, я открываю вам фронт. Пароль: «Дон — Кубань — Северная Двина — Волга…»
— Роменский сказал, конечно, не все. Но нить к этой шпионской организации в наших руках, — сделал вывод из доклада Дзержинский. — Сегодня я выезжаю в Петроград, займусь Петроградским «Тактическим центром» и шпионской сетью Поля Дюкса. Вам, Вячеслав Рудольфович и Артур Христианович, надлежит силами Особотдела выявить шпионскую сеть в Москве, Туле и Серпухове. Будьте очень осторожны, чтобы не спугнугь раньше времени. Роменского изолировать от остальных заключенных. Готовьте план операции, вернусь из Петрограда, посоветуемся. В случае необходимости действуйте самостоятельно. О ходе следствия, Вячеслав Рудольфович, информируйте ЦК.
Поздно вечером в тот же день Дзержинский выехал в Петроград.
В Москве продолжалась борьба с разведкой Деникина. Это была борьба ума и воли. Начатая в кабинетах следователей, она продолжалась в штабах и учреждениях Красной Армии, где принимались срочные меры, чтобы предотвратить утечку секретных сведений.
Менжинский, Артузов, следователи проводили допросы арестованных, очные ставки, выявляли участников организации, еще находившихся на свободе после сентябрьских арестов.
Им удалось установить состав шпионской организации, выявить каналы связи и переправы шпионских донесений через фронт, удалось также выявить честных ротозеев из штабов, которые своей беспечной болтовней способствовали утечке секретных сведений.
После долгих запирательств Роменский признался, что на концерте Кусевицкого вместе с Наталией Владимировной Анципо-Чикунской он встретился с активным участником шпионской организации Калашниковым, что на связи у него состоял шпион Голунский, пробравшийся с помощью организации на пост помощника начальника кодификационного отдела Реввоенсовета, что сводку о положении армий и дивизий на фронте к 15 августа он получил от Бабикова, что именно Бабиков указал ему, Роменскому, что за линией фронта он может явиться к деятелям деникинского правительства Астрову или Лукомскому и сказать им всего два слова «Я от Бабикова», чтобы быть принятым ими.
— Голунский, — показывал Роменский, — познакомил меня с неким Качаловым, который сообщал о положении дел в Петрограде… и дал сводку о положении частей Красной Армии на Петроградском фронте… Качалов служит в Петрограде секретарем уполномоченного по снабжению Красной Армии Петроградского
