Афганец его почти не слушал. Он всматривался в самоцвет зачарованно и тревожно, как смотрит в глаза змее загипнотизированная птица.
— Смотри, сахиб… — шепнул он. — Что это? Никогда еще человеческие руки не шлифовали такого камня. Смотри, он меняет цвет и пульсирует, как сердце кобры…
Стив смотрел, чувствуя беспокойство, которое он не смог бы определить словами. Он знал толк в драгоценных камнях, но ничего подобного в жизни не видел. Сначала он думал, что это, как уверяла легенда, гигантский рубин. Но теперь он не был в этом уверен. Его не покидало чувство, что Яр Али прав, что этот самоцвет нельзя отнести к обычным камням, возникшим естественным путем. Способ, каким он обработан, Стиву был незнаком. Блеск его был столь силен, что не удавалось присмотреться к нему дольше мига. Да и окружающее не успокаивало растревоженных нервов. Слой пыли на полу свидетельствовал о сверхъестественной древности дворца, пробивавшийся сверху слабый свет выглядел нереальным, а толстые черные стены наводили на мысль о тайных ходах.
— Возьмем камень и уйдем побыстрее, — пробормотал Стив. Его все сильнее охватывал небывалый доселе ужас.
— Подожди! — Горящий взгляд Яр Али был прикован не к самоцвету, а к темным каменным стенам. — Мы сейчас, словно мухи в паучьей сети. Во имя аллаха, сахиб, здесь нам угрожают не только призраки былых страхов! Я чую опасность, как не раз чуял ее прежде: как в гроте в джунглях, где нас караулил питон, как в святилище тугов, где душители Шивы устроили на нас засаду — то же самое чувство, но сейчас оно сильнее в десять раз!
Волосы зашевелились на голове американца. Он хорошо знал, что Яр Али, прошедший огонь и воду странник, не поддался бы пустым страхам, не дал бы напрасной панике овладеть собой. Стив помнил те случаи, о которых говорил афганец. Те и многие другие, когда телепатический инстинкт друга предупреждал об угрозе, прежде чем ее удавалось услышать и увидеть.
— Что, Али? — шепнул он.
Афганец встряхнул головой. Глаза его озарились странным, таинственным блеском, он слушал шепот своего подсознания — смутный, сверхъестественный.
— Не знаю. Знаю только, что это близко, что оно очень старое и очень злое. Мне кажется… — он замолчал и обернулся. Загадочный блеск его глаз погас, на смену ему пришли волчья осторожность и страх.
— Берегись, сахиб! — сказал он. — Духи или мертвецы поднимаются по лестнице.
Стив стоял неподвижно. Он тоже услышал, как кто-то осторожно крадется в мягких сандалиях.
— Господи, Али! — шепнул он. — Кто-то приближается…
Хор диких воплей отразился эхом от древних стен. Толпа хлынула в комнату. Какой-то миг ошеломленный американец еще верил, что их атаковали вновь обретшие плоть и кровь воины минувших веков. И тут же знакомый звук просвистевшей рядом пули и острый запах пороха убедили, что противник самый настоящий, даже чересчур. Стив выругался — они чересчур уверовали в свою безопасность, и арабы преследовали и поймали их в ловушку, как крыс.
Не успел еще Кларни сорвать с плеча карабин, как Яр Али выстрелил с бедра, отшвырнул разряженную винтовку и вихрем ринулся вниз. В его руке сверкнул трехфутовый хайберский нож. Радость борьбы смешалась в его душе с облегчением — враги оказались людьми. Пуля сорвала ему с головы тюрбан, и в тот же миг первый его меткий удар нашел жертву.
Высокий бедуин приставил ружье к боку афганца. Нажать спуск он не успел — выстрел Стива свалил его замертво. Враги всей кучей бросились на гиганта-афганца и тем только вредили себе — они мешали друг другу, а тигриная грация и ловкость афганца сделали выстрелы арабов опасными для них самих. И потому они перестали стрелять. Сгрудились вокруг Яр Али, пытаясь поразить его саблями и прикладами. Некоторые кинулись вверх по ступеням к Стиву. На таком расстоянии он не мог промахнуться. Буквально упер ствол в бородатое лицо и выстрелом превратил его в кровавую маску. Завывая, как пантеры, подбегали остальные.
Приготовившись выпустить последнюю пулю, Стив одновременно увидел две цели: бедуина с пеной на подбородке, налетевшего на него с занесенной тяжелой саблей, и другого — тот, припав на колено, старательно выцеливал афганца. Стив моментально сделал выбор и выстрелил поверх плеча нападавшего с саблей, целясь в того, с ружьем. Он жертвовал жизнью, чтобы спасти друга. Клинок уже опускался на его голову, но араб вложил в удар всю силу, потерял равновесие, и его нога соскользнула с мраморной ступеньки. Кривая сабля вильнула в сторону и отскочила от подставленного Стивом ружейного ствола. Тут же американец схватил ружье, как дубину. Когда бедуин, обретя равновесие, вновь занес саблю, приклад опустился ему на голову.
Тяжелая пуля ударила Стива в плечо. Он пошатнулся, ошеломленный. Один из бедуинов захлестнул его ноги своим бурнусом и дернул, Кларни рухнул, как сноп. Взлетел приклад карабина, чтобы размозжить ему голову, но кто-то властно приказал:
— Не убивать его! Связать по рукам и ногам!
Стив, борясь с десятком схвативших его рук, не мог отделаться от впечатления, что слышал уже этот голос.
Все это длилось секунды. Еще до того, как прозвучал последний выстрел американца, Яр Али отсек руку одному из арабов и сам получил прикладом в левое плечо. Плащ из овечьей кожи, который он носил несмотря на жару, спас его от полдюжины клинков. Перед его лицом выпалило ружье. Порох обжег щеки, боль вырвала из уст афганца кровожадный вопль. Он занес нож. Побледневший бедуин обеими руками поднял над головой карабин, пытаясь отразить удар. Но афганец, взвыв, проскочил под стволом и вогнал нож в противника. Приклад опустился ему на голову и швырнул на пол.
Молча, с дикой яростью, свойственной его народу, Яр Али, пренебрегая раной на голове, сумел встать, разя противников ударами наугад. Бедуины вновь свалили его и били, пока он не потерял сознание. И покончили бы с ним, но этому вновь помешал категорический приказ вождя. Связанного, бесчувственного афганца бросили рядом со Стивом. Американец был в сознании, лишь теперь он почуял боль от раны в плече.
И поднял взгляд на высокого араба, смотревшего на него свысока.
— Ну что, сахиб? — сказал тот, и Стив понял, что это вообще не бедуин. — Ты меня не припоминаешь?
Стив охнул — рана не прибавила ясности мышлению.
— Где-то я тебя… Боже! Это ты? Нуреддин-эль-Мекр!
— Что за честь для меня — сахиб помнит мое имя! — Нуреддин издевательски раскланялся. — Не сомневаюсь, сахиб вдобавок помнит, как одарил меня этим! — его глаза озарились гневом, когда он показал узкий белый шрам на щеке.
— Помню, — буркнул американец. Ярость и боль ничуть не склонили его к покорности. — Это было в Сомали, и давненько. Ты тогда торговал рабами. У тебя убежал полуживой негр и искал у меня защиты. Ночью ты кичливо, как у тебя в обычае, заявился ко мне в лагерь, затеял заварушку и получил ножом по физиономии. Жалею, не перерезал тебе тогда глотку.
— У тебя была возможность, — сказал араб. — Теперь обернулось иначе.
— Я думал, ты промышляешь гораздо западнее, — буркнул Кларни. — Йемен и часть Сомали.
— Я давно оставил торговлю рабами, — пояснил шейх. — Теперь это — дело прошлое. Какое-то время я предводительствовал в банде разбойников в Йемене, а потом вновь пришлось переменить местожительство. Вот я и приехал сюда с горсточкой верных друзей. О, Аллах, эти здешние дикари сначала едва не перерезали мне горло! Но я добился у них уважения и теперь веду за собой воинов больше, чем когда-либо. Те, с которыми вы дрались вчера, — тоже мои люди. Мой оазис — далеко отсюда, на западе. Но шел я как раз сюда. Когда вернулись мои уцелевшие люди и рассказали о двух бродягах, я не стал из-за вас сворачивать с пути. У меня были дела поважнее — здесь, в Белед-эль-Джине. Мы приблизились с запада и увидели на песке следы. Осторожно двинулись следом, и вы не услышали, словно слепые телята. И вдруг я узнаю тебя!
— Вам просто повезло, — буркнул Стив. — Мы думали, что ни один бедуин не отважится войти в Кара-Шехр.
Нуреддин понимающе кивнул:
