всадник, вырвав поводья из рук Грисвелла, умчался в сторону поворота. Шатаясь, Грисвелл встал. Его руки и ноги тряслись. Всадника не было видно несколько минут, затем он галопом вернулся обратно.
— Держитесь середины дороги, — сказал он. — Скорее всего это был лесной волк, хотя я никогда не слышал, чтобы он преследовал людей. Вы хоть знаете, что это было?
Грисвелл только слабо кивнул головой в ответ. Всадник четко обрисовывался в лунном свете, глядя на Грисвелла сверху вниз, и дымящийся револьвер все еще был зажат у него в руке. Это был крепко сбитый человек среднего роста и, судя по его широкополой шляпе и башмакам, уроженец здешних мест, в то время как одежда Грисвелла сразу выдавала в нем чужака.
— Что все это значит?
— Я не знаю, — беспомощно ответил Грисвелл. — Мое имя Грисвелл. Я и еще Джон Браннер, мы путешествовали вместе. На ночь мы остановились в заброшенном доме. Боже мой! — вскричал он. — Я должно быть сошел с ума! Что-то появилось и смотрело с лестницы — что-то с желтым лицом. Я думал, что все это мне приснилось, но, должно быть, все это было в действительности. Потом кто-то наверху начал свистеть, и Браннер поднялся и пошел к лестнице, словно загипнотизированный. Я услышал, как он закричал или что-то закричало, а затем он начал спускаться вниз по лестнице с окровавленным топором в руке! И, Боже мой, сэр, он был мертв! Его голова была рассечена пополам. Я видел его мозг и сгустки крови, и это было лицо мертвого человека. Но он спускался по лестнице! Пусть Бог будет моим свидетелем, я не вру. Джон Браннер был убит в темном холле наверху, а затем его мертвое тело спустилось вниз по лестнице.
Всадник ничего не ответил на этот бессвязный монолог. Он сидел на лошади, как статуя, и его профиль четко выделялся на фоне звезд. И Грисвелл не мог видеть выражение его лица, так как оно было скрыто широкими полями шляпы.
— Вы думаете, что я сумасшедший? — сказал он беспомощно. — Видимо, так оно и есть.
— Я не знаю, что и думать, — ответил всадник. — Здесь только один дом подходит под ваше описание — поместье Блессонвиль. Проверим. Мое имя Таннер. Я шериф этого графства и сейчас возвращаюсь домой.
Он соскочил с лошади и встал рядом с Грисвеллом. Он оказался ниже тощего англичанина, но гораздо более крепко скроенным. Было что-то от природной решимости в его осанке и уверенность в своих силах. Да, он был опасным соперником для любого человека, осмелившегося бросить вызов шерифу.
— Вы боитесь вернуться обратно к этому дому? — спросил шериф, и Грисвелл содрогнулся от пережитого ужаса, но в нем уже заговорило упрямство его предков — пуритан.
— Мысль о том, чтобы вновь увидеть этот дом и пережить весь ужас еще раз, приводит меня в состояние, близкое к обмороку. Но бедный Браннер! — он опять поперхнулся словами. — Мы должны найти его тело! Боже мой! — вскричал он, когда весь ужас создавшегося положения дошел до него. — Что мы найдем? Если мертвый человек ходит, то…
— Посмотрим, — флегматично сказал шериф, обматывая поводья вокруг левого локтя и перезаряжая револьвер. Медленно они пошли в направлении дома.
Кровь Грисвелла, казалось, превратилась в лед при мысли о том, что они могут там обнаружить. Сильная дрожь сотрясала все его тело.
— Боже мой, как зловеще выглядит этот дом на фоне черных сосен! Он дурно выглядел и тогда, когда мы поднимались по ветхой лестнице и увидели голубей, вспорхнувших в небо с балюстрады лестницы.
— Голубей? — Таннер бросил на него быстрый взгляд. — Вы видели голубей?
— Да, конечно. Очень много их сидело на парапете.
Они прошагали некоторое время молча, потом Таннер внезапно сказал:
— Я прожил в этом графстве всю жизнь. Проезжал и проходил мимо этого дома тысячу раз, думаю, во все часы дня и ночи. Но никогда не видел здесь голубей.
— Их было множество, — повторил изумленный Грисвелл.
— Я встречал людей, которые клялись, что видели стаю голубей на балюстраде как раз на закате, — медленно проговорил Таннер. — Все это были негры, кроме одного. Он был бродягой. Он разжег во дворе костер, намереваясь там переночевать. И он рассказал мне о голубях. Я был там на следующее утро. От костра остался один пепел, там же была жестяная кружка и жаровня, на которой он жарил свинину, а его одеяло выглядело так, словно на нем никто не спал. С тех пор его никто не видел. Это было двенадцать лет тому назад. Негры говорят, что видят здесь голубей, но никто не рискнет прийти сюда между закатом и рассветом. Они говорят, что голуби — это души Блессонвиллей, выпущенных из ада ночью. Негры говорят, что красное зарево на западе — это отсвет ада, потому что ворота его открыты, когда Блессонвилли вылетают.
— Кто же эти Блессонвилли? — дрожа, спросил Грисвелл.
— Некогда они владели этой землей. Англо-французская фамилия. Пришли сюда из Вест-Индии задолго до покупки Луизианы. Гражданская война уничтожила их, как и многих других. Некоторые были убиты на войне, а большинство вымерло. Никто не живет в поместье с 1890 года, когда миссис Элизабет Блессонвилль, последняя из рода, сбежала из старого дома, словно он был чумной ямой, и никогда больше не возвращалась сюда. Это ваша машина?
Они остановились возле машины, и Грисвелл мрачно уставился на старый дом. Его пыльные стекла были пустыми и белыми, но они не казались ему слепыми. Ему казалось, что чьи-то глаза жадно всматриваются в него сквозь затемненные стекла. Таннер повторил вопрос.
— Да. Но будьте осторожны, там на сидении змея. Или была там.
— Сейчас никого, — пробормотал Таннер, привязывая свою лошадь и вытаскивая из седельной сумки электрический фонарик. — Давайте заглянем.
Они зашагали по ломаной кирпичной дорожке. Грисвелл почти наступал на пятки шерифу, сердце его учащенно билось. Ветер доносил запахи разложения и засохшей растительности. Грисвеллу стало плохо от тошноты, которая исходила из его ненависти к этим черным лесам, к этим древним домам плантаторов, в которых таились забытые тайны рабства, кровавой гордыни и загадочных интриг. Он всегда думал о Юге, как о солнечной, праздной стороне, овеваемой легкими ветерками, пахнущими специями и теплыми цветами, где жизнь спокойно текла под ритмы черного народа, поющего на хлопковых полях, купающихся в солнце. Но сейчас ему открылась другая сторона, о которой он и не подозревал, — сторона темная и мрачная, населенная страхами, и это отталкивало его.
Дубовая дверь выглядела, как прежде, а темнота внутри, казалось, только усилилась благодаря фонарику. Луч прорезал тьму прихожей и скользнул вверх по лестнице. Грисвелл затаил дыхание и сжал кулаки. Но никакой тени безумия там не было. Таннер вошел внутрь, ступая мягко, как кошка, держа в одной руке фонарик, а во второй револьвер.
Когда он направил снова свой фонарик на ступеньки лестницы, Грисвелл закричал, почти теряя сознание от ужаса.
След кровавых пятен шел по полу, пересекал одеяло, в котором спал Браннер, и которое лежало между дверью и тем одеялом, на котором спал Грисвелл. И на том месте лежал Джон Браннер лицом вниз. Его расколотая голова была отчетливо видна в свете фонарика. Вытянутая рука все еще сжимала топор, и его лезвие было погружено в одеяло Грисвелла.
Мгновенно нахлынувший поток темноты поглотил Грисвелла. Ничего не соображая, шатаясь он побрел прочь, но Таннер вовремя схватил его за руку. Когда он вновь мог видеть и слышать, ему стало дурно и, свесив голову над камином, он застонал. Таннер повернул луч фонарика ему прямо в глаза. Только голос шерифа доносился из-за светящегося облака, самого его не было видно.
— Было бы чертовски умно, если бы вы использовали другой топор.
— Но я не убивал его, — простонал Грисвелл. — Я не собираюсь говорить о самозащите.
— Что меня и удивляет, — честно признался Таннер, выпрямляясь. — Состряпать такую сумасшедшую историю, чтобы доказать свою невиновность? Хм! Реальный убийца рассказал бы логическую сказку по крайней мере. Н-да… Капли крови идут от двери. Тело тащили, хотя нет. Пол не испачкан. Вы, должно быть, принесли его сюда, после того, как убили в другом месте. Но в этом случае, почему нет крови на вашей одежде? Конечно, вы сменили ее и вымыли руки. Но этот парень умер совсем недавно.
— Он спустился по лестнице и пересек комнату, — безнадежно сказал Грисвелл. — Он пришел убить меня. Я увидел его, когда он, шатаясь, шел по лестнице вниз. Он ударил точно в то место, где я лежал бы,
