неделю проехал верхом на простой лошади. Софья Андреевна уехала во вторник в Москву… У нас тихо, хотя бывают посетители, все приятные, Л. Н. единомышленники».
23
— Я бы завела сторожа и платила бы ему, чтобы никого сюда не пускали, кроме своих, или бы чтобы мне карточки присылали, и я бы уже пускала или нет, да
Воспользовавшись паузой, я встал и пошел в дом, Сергеенко за мной. В комнате Душана Петровича застали совсем другую атмосферу, не такую, как с чистого воздуха в душной комнате, а как раз наоборот. Там сидели: Л.H., Сережа Булыгин, Булгаков, Душан, Скипетров — чахоточный, бросивший университет и собирающийся отказаться от военной службы, и еще один мне незнакомый молодой человек — полуинтеллигентный, тоже отказывающийся. Увидав меня, Л. Н. воскликнул:
— А, а!.. Вы откуда? Давно ли приехали?
— Вчера.
— Совсем уже? С женой?
— Да.
— А мне никто и не сказал.
Увидав в глубине комнаты Сергеенко и не узнав его, Л. Н. сказал:
— Простите, я не узнаю. Вы кто?
— Я — Алеша Сергеенко.
— Ах, здесь темно, я не разобрал, простите. Как же вы вместе?
Мы объяснили.
Л. Н. рассказывал о Молочникове, который сидит в тюрьме и прислал ему недавно письмо.
— С ним в тюрьме сидит столяр, который, когда присылают новых заключенных, говорит: «Это все сессия». Он говорит: «Когда я один столяр, у меня есть работа, а если нас будет одиннадцать столяров, работы на всех не хватит. Так и судьи: их много, судить некого, вот они и придумывают». И правда, как подумаешь: они получают жалованье, — в этом все объяснение. Нужно же делать то, за что платят и чем кормишься и семью кормишь. Вот так одно за одно и цепляется.
По поводу ожидаемого приезда Трубецкого (скульптор) Л. Н. сказал:
— Он очень интересный и оригинальный человек. Его Софья Андреевна спросила: «Вы читали «Войну и мир?» Он ответил: «M’ai jamais rien lou». (Трубецкой родился и вырос в Италии, мать его итальянка. Он очень плохо говорит по- французски и по — русски и ничего никогда не читает.)
Л. Н. рассмеялся и встал. Он вышел на балкон. Мы скоро стали прощаться. Л. Н. сказал Диме:
— Я для тебя стараюсь. (Л. Н. говорил о комедии «Долг платежом красен», которую он обещал Диме написать для устраиваемых в Телятенках народных спектаклей.)
Поехали вечером опять с Сергеенко. Л. Н. был у себя. Мы сидели в комнате у Булгакова. Вошла Софья Андреевна. Я попросил записки Градовского (о своем пребывании в Ясной Поляне). Она принесла. Сергеенко просил почему?то Булгакова, ходившего к Л.H., сказать ему о нашем приезде. Л. Н. сказал Булгакову, что он хочет немного отдохнуть.
По всему дому было слышно, как Л. Н. зевал. Когда он так зевает, это большей частью признак или крайнего утомления, или нездоровья — чаще второго.
Немного погодя Л. Н. пришел к нам и сказал Сергеенко:
— Ну, пойдемте.
Думая, что у него какие?нибудь поручения к Черткову, я остался. Минут через десять я вышел в столовую и увидал, что дверь ко Л. Н. открыта. Я спросил, можно ли войти. Л. Н. сказал:
— Пожалуйста.
Он пошел на балкон и сказал мне:
— Я тут сижу. Возьмите стул, кресло не проходит.
Я прошел со стулом на балкон, Сергеенко тоже. Сергеенко просил Л. Н. написать что?нибудь для народной библиотеки в Хабаровске. Оттуда приезжал Плюснин и просил автограф. Л. Н. по просьбе Черткова дал, но по его же выбору написал мысль из дневника слишком отвлеченного характера, непонятную народу и, кроме того, в подписи («от Л. Толстого») пропустил букву «с». Л. Н. охотно согласился написать что?нибудь другое. Сергеенко предложил ему несколько изречений. Л. Н. выбрал одно из них и хотел переписать, но стал переделывать и довольно долго возился. Потом он переписал и сказал:
— Ну вот, возьмите.
Сергеенко поблагодарил. Л. Н. сказал:
— Я рад им сделать приятное, но все эти внешние знаки мне всегда совершенно непонятны. К чему это?
Чертков подарил хабаровской библиотеке большой портрет Л.H., они наклеят этот автограф под портретом, а портрет повесят в помещении библиотеки.
Когда Л. Н. писал, он сказал Сергеенке:
— А плохо вы исполнили поручение с бумагами.
Я спросил:
— А что? Разве были разговоры?
— Нет, да знаете, тут Андрей…
Л. Н. сказал еще Сергеенке:
— Передайте Черткову, что он не мог выбрать для этих вещей менее надежное место, чем Ясная.
Сергеенко спросил Л.H.:
— У нас был спор нынче: Сережа Попов говорил, что совершая поступок, никогда не надо думать о том, какое он влияние — доброе или злое окажет на людей, а только сообразоваться с своей совестью; а я с ним спорил.
Л. Н. сказал:
— У меня на это есть два соображения, а их может быть множество. Первое, что когда я обдумываю, как мне поступить, то должен быть только я и Бог, который во мне. И если я наедине с Богом решил, что я должен поступить так, то больше не должно быть других соображений. А другое — почти то же самое: никогда не думать, решая по совести как поступить, о последствиях поступка.
— А вот Попов, — вспомнил Сергеенко, — рассказывал, как его задержали, кажется, на Кавказе — он без паспорта — и как какой?то чин полиции спросил его: «Ты кто?». Он ответил: «Я сын Божий, мир — храм Божий». Полицейский возразил ему: «Это мы понимаем, но все?таки так по- человечески, как тебя зовут?» А он им опять: «Я, сын Божий, мир и т. д.» И что бы они ему ни говорили, о чем бы ни спрашивали, он им все отвечал это одно, доведя их до раздражения. Разве не лучше было бы сказать им просто, как его зовут и при этом какие?нибудь еще мысли, которые он считал нужными?
— Разумеется, да, — ответил Л. Н. — Но только разве это он повторял для души, для Бога? Ведь он для них говорил, их хотел научить. А для себя он не стал бы твердить одно и то же. Так что это не возражение, а подтверждение моей мысли… А думать о людях и их отношении к себе очень опасно. Я в свои 82 года, с моей известностью, чего бы, кажется, мне о людском мнении думать, а вот еще вчера — Миташа Оболенский был, и я говорю с ним и стараюсь вызвать в нем к себе любовное чувство… Казалось бы — очень хорошо стараться, чтобы люди меня любили и стали бы лучше, а это дурно. Надо совсем не думать о последствиях. А вы как думаете, Александр Борисович?
— Я совершенно с вами согласен, только беда в том, что достигнуть этого трудно.
— Да, но это единственно нужное. И это не отвлеченные рассуждения, а настоящий, несомненный путь. Так же, как если примешь касторку, будет слабить, также и это несомненно так.
