Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

писателя. Между тем Лев Гомолицкий –?писатель своеобразный, современный, обладающий собственным литературным почерком, личным взглядом на жизнь. Его повести, несмотря на реалистическую форму повествования, построены на глубоком реалистическом анализе. В Гомолицком многое от Федора Достоевского (по-своему понятого и прочитанного), и в то же время его касается неуловимая тень Серапионовых братьев. Понятно поэтому, что и «Белое руно» и «Вечера над Лудкой» не дают возможности показать автору свое интимное –?то глубокое, которое впервые с огромной силой выступает уже во второй повести писателя «Бегство».

В этой повести есть нечто, не учтенное критикой: Гомолицкий писал облики героев своего «Бегства» с жителей конкретного пограничного города на так называвшихся «восточных кресах». С этим городом были связаны долгие тяжелые годы жизни писателя. Заимствуя с палитры этих лет краски для своего творчества, Лев Гомолицкий должен был проделать нелегкую работу: показать своих героев перенесенными в иную национальную среду, в иную обстановку.

Писатель справился с этой задачей блестяще. «Бегство», несомненно, является одной из наиболее выдающихся позиций современной польской литературы. Эта повесть открыла Льву Николаевичу Гомолицкому вход в польскую литературу и определила его дальнейший творческий профиль.

Приход Льва Гомолицкого в польскую литературу, конечно, не случаен. Родившийся в 1903 году в Петербурге, дебютировавший первой книжкой своих стихов уже в 1918 году, Лев Гомолицкий всю свою жизнь прожил в Польше, где на землях «восточных кресов» тесно завязывался сложный узел польско- русских и русско-польских взаимоотношений.

В годы созревания поэтического таланта началась его дружба с Юлианом Тувимом. С русско- польского литературного пограничья пришли творческие связи и контакты. Будущий польский писатель уже тогда собирал материалы для своих повестей и романов, впитывая лучшее русской и польской литературы.

«Бегство» Льва Гомолицкого выдает в нем человека, своими творческими истоками связанного с русской литературной традицией.

«Похищение Баутис», «Часобрание» и другие повести показывают зрелость Гомолицкого-прозаика. Любая из этих книжек заслуживает отдельного обсуждения, представляя для читателя большой интерес. Читать Гомолицкого, конечно, нелегко. К повестям Гомолицкого мы смело можем предъявить самые суровые и строгие требования. Его книги –?это большая литература. В его лице мы имеем дело с подлинным, настоящим талантом, пришедшим в польскую литературу.

Когда-то в разговоре с автором этих строк один из русских, после прочтения повести «Бегство», спросил, как, по моему мнению, –?совершенно ли ушел Лев Николаевич в польскую литературу, будет ли он продолжать свои чудные русские стихи?

Думается, что ответ на этот вопрос не будет легок. Поэтические опыты Гомолицкого на польском языке не сдали экзамена. Уход же Льва Гомолицкого в польскую литературу явился логическим следствием соприкосновения окружающей его творческой среды, интереса к польской культуре, мировоззрения, национального восприятия. Явление это не новое и не единичное. Много русских писателей и поэтов в зарубежье сделались крупными писателями тех стран, где они проживают. Вспомним хотя бы Набокова- Сирина, Журбина и других. Многие польские писатели писали и на языках других народов: Оссендовский по-русски, Конрад по-английски и т.д. Примеры можно бы множить без конца. Писатели часто создают свои книги на языке страны, ставшей их новой родиной. Русский по своему происхождению Григорий Тимофеев писал свои книги только по-польски и чувствовал себя поляком. Это –?результат влияния окружающей среды, следствие длительного процесса творческого осознания.

А ведь Гомолицкие, несомненно, польского происхождения, о чем свидетельствует хотя бы их фамилия.

Мы, русские, проживающие в Польше, конечно, сожалеем, что больше не имеем возможности читать новых русских стихов Льва Гомолицкого. Но мы не можем не радоваться, что в его лице, тесно связанный с истоками русской культуры, пришел в польскую литературу яркий, полный творческих исканий талант. Литература всегда объединяет народы, а не разъединяет. И поэтому, в конечном результате, безразлично, на каком языке пишет Лев Гомолицкий, кем он себя осознал, какая литературная среда пробудила в нем его подлинное призвание. Важно то, что и как он пишет. И это самое главное.

Мы, русские, желаем ему дальнейших творческих успехов!

В. Эпштейн⁶²⁵

Утверждения, что Гомолицкий «широко известен, как выдающийся русский поэт», занимающий «видное место в русской поэзии двадцатых-тридцатых годов нашего столетия», будучи, с нашей сегодняшней точки зрения, вполне оправданными и точными, в момент выхода статьи выглядели не только беспочвенными и преувеличенными, но и опасными. Если прочесть их глазами Гомолицкого, предпринимавшего неимоверные усилия, чтобы вычеркнуть свое русское прошлое из поля зрения коллег-писателей в Польше, то станет понятно, какую досаду эти комплименты должны были в нем вызвать. Действительно, процитировав в «Часосборе» (1963) в автопереводе кусок из «Совидца» о смерти Философова, автор добавил: «Я писал тогда стихи, совершенно нелепые»⁶²⁶. А в «Ярмарке» (1964) он о своих предвоенных стихах писал: «Бедная, убогая мешанина отживших метафорок, выцветших, словно старые фотоснимки из любительского альбома»⁶²⁷.

Превознося свободу от оков «социального заказа», статья Эпштейна указывала на то, что польский читатель может не понять то, что ясно в повести «Бегство» читателю русскому: в ней отражена жизнь совершенно определенного пограничного городка на кресах. Хотя «городок» этот в статье не назван (принимая в расчет неохоту, с какой склонен был Гомолицкий упоминать по имени Острог, ныне входивший в состав советской Украины), такое замечание почти раскрывало «тайну». Критик сообщал о своем разговоре с «одним из русских», который после прочтения повести спросил, «совершенно ли ушел Лев Николаевич в польскую литературу, будет ли он продолжать свои чудные русские стихи?» Можно с большой долей уверенности предположить, кто был этим «одним из русских»: Пантелеймон Юрьев. Более того, по всей вероятности вся статья была написана в непосредственном контакте с ним и отражала его оценку русского поэтического творчества Гомолицкого, к которому он с таким восхищением относился еще в 1920-е годы, в период их совместного участия в «Четках». Одной из задач публикации, по всей видимости, была попытка приглашения преуспевшего на ниве польской прозы писателя вернуться в лоно родной русской культуры и принять участие в деятельности Русского Голоса и его «дочерних» изданий. Приглашение это Гомолицкий проигнорировал.

Достигнутый успех вводил его жизнь в обычную для писателей колею: договоры, авансы, командировки в Дом творчества в Оборах, ежегодные майские книжные ярмарки, встречи с читателями, ордена, литературные премии и даже зарубежные поездки: в 1964 г. он ездил один, а в 1978 г. и с женой в Чехословакию, в 1968 г. провел два месяца в Югославии, а в 1972-м участвовал в международной встрече писателей в Белграде. Какой иронией на этом фоне казались филиппики Гомолицкого в Арионе против «благополучия» товарищей по перу! На Запад его, однако, не выпускали. В том же 1972 году, накануне съезда Союза польских литераторов, который должен был состояться в Лодзи, в квартирах нескольких местных писателей, включая и квартиру Гомолицкого, Служба безопасности установила подслушивающую аппара­туру⁶²⁸.

Одна за другой выходили в свет новые его книги, некоторые из прежних выпускались новым изданием⁶²⁹. Помимо трех исторических романов, созданных в период соцреализма, двух томов рассказов, научных сочинений и эссе Гомолицкий опубликовал 18 повестей и романов. Последний роман, «Бальный абонемент» («Karnet balowy»), остался в рукописи. Ни одна из книг не была переведена на иностранные языки, хотя некоторые итальянские и западногерманские издательства проявили к ним предварительный интерес.

В ответе на анкету «Почему я пишу?» в 1977 г. Гомолицкий заявил, что его творчество представляет