Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

1

И я был, в строках, направлен
в ту пустынь рифм, и связь существ
я зрел, в навершии поставлен
одических и диких мест.
Добротолюбия законом,
российской светлостью стихов,
в том облачном – отвечном – оном
к богооткрытью стал готов.

Врастающий в небооснову
там корень жизни зреть дано,
– исток невысловимый слова,
– его гномическое дно.

2

Совидцев бледных поколенья
богаты бедностью своей.
Был вихрь российский, средостенье
веков – умов – сердец – страстей.
Из апокалипсиса в долы
по черепам и черепкам
трех всадников вели глаголы,
немым неведомые нам.
Я зрел: передний – бледный всадник
скакал через цветущий сад,
и белый прах цветов и сад сник
в огнь, в дым, в сияние – в закат...
Но поутру вновь пели пчелы,
был страсти жалящий язык:
следами Данта в гром веселый,
в огнь вещный – вещий проводник.
Лишь отвлекали кровь касанья
стволистых девственниц – припасть,
березе поверяя знанье:
все – Бог, Бог – страсть.

3

Дано отмеченным бывает
сойти в себя, в сей умный круг, –
в такое в, где обитает
тысяче–лик, –крыл, –серд и–рук
царь нижнего коловращенья
из узкого в безмерность вне
путь указующий из тленья,
в виденьи, в?деньи и сне.
Не праотец ли, множа перстность,
путь смерти пожелал открыть
(чтоб показать его бессмертность
и в светлость перстность обратить), –
на брег опустошенной суши,
в плеск герметической реки,
где в отонченном виде души,
неточной персти двойники...

4

Бессмертные все эти слоги:
– Бог – страсть – смерть – я
слагали тайнописью строгий
начальный искус бытия.
Но и в конце его – Пленира,
дом, мед – я знал, как в годы те,
пристрастия иного мира
и милость к этой нищете.
Когда любовь меня питает,
по разумению хранит,
когда она меня пытает,
зачем душа моя парит,
зачем речения иные
предпочитает мой язык,
ей непонятные, чужие
(косноязычие и зык), –
одической строкой приятно
мне в оправданье отвечать,
а если это непонятно, –
безмолвно, гладя, целовать
и думать:

5

 сникли леты, боги,
жизнь нудит, должно быть и я
длю сквозь тяготы и тревоги