согласился поделиться с нами историей антологии.
– Начнем издалека, - сказал он, пригласив нас удобнее устроиться и терпеливо выслушать его рассказ. - У Варшавского Пушкинского Комитета после юбилейных дней осталось немного денег, и в правлении комитетском явилась мысль отдать их на какое-нибудь благое дело. Один из варшавских авторов предложил тогда комитету субсидировать его новый сборник стихов. Я же, каюсь, перехватив его идею или, вернее, воспользовавшись впечатлением, которое онa произвела у нас в комитете (я был его несменяемым секретарем), подал мысль издать стихи не одного автора, но антологию русской поэзии в Польше. Мысль моя понравилась, антология же такая вчерне, в ее исторической части, у меня была давно уже втайне подготовлена. Оставалось только расширить и дополнить собранный материал.
Решение было принято, в газеты - даны сообщения. И тут у авторов почему-то явились сомнения: компететен ли (!) Пушкинский комитет, призванный для определенного дела, заниматься литературными делами. Вопрос был несколько нетактичен и в основе неверен, так как в Пушкинском Комитете принимал участие ряд варшавских писателей и профессиональных литературных работников. Но по существу они были правы: Пушкинскому Комитету после юбилейных дней, исполнив свое дело, оставалось только ликвидироваться. И у нас в Комитете решили передать редактирование антологии Союзу Писателей. Когда же передача состоялась, Комитету расхотелось и давать средства на издание: всю свою кассу он завещал культурно-просветительной комиссии Благотворительного общества.
Так антология, оторвавшись от Пушкинского Комитета, перешла к Союзу Писателей и вступила в новую полосу своей подготовительной жизни.
У Союза не было денег на издание. Пришлось подумать о материальной стороне задуманного дела: отступать было поздно.
Тут кстати пришло предложение виленского «Содружества поэтов», у которого был фонд на выпуск своего альманаха. Содружество предполагало войти в издание, выговорив себе целый отдел в антологии. Но и эта надежда обманула - Содружество раздумало и решило выпустить собственный сборник.
Тогда мы махнули на всех рукой и открыли предварительную подписку. Теперь с Божьей помощью деньги собраны. Правда, их мало. Пришлось потесниться, представить каждого поэта одним стихотворением (уж очень много у нас оказалось на поверку поэтов). Но как бы то ни было, - мысль об издании, еще недавно казавшаяся невозможной, принимает плоть и кровь.
– А нельзя ли узнать, каков план антологии, - или это издательская тайна?
– Какая же это тайна, если сборник завтра уже появится в свет. Идеей антологии было возможно полнее отразить русскую поэтическую жизнь в Польше за последние 20-25 лет. Открывается сборник участниками варшавской «Таверны поэтов». Это было, между нами говоря, наиболее литературное из всех русских литературных объединений в Польше. И заметьте, ни один из «тавернистов» не выступил с отдельным изданием своих стихов. А выступать было с чем. Каждый из них имел собственное лицо, свою тему. А Сергей Жарин, которого нельзя не признать особенно выдающейся одаренной натурой, мог бы своим сборником сделать вклад в русскую поэзию. Стихи всех их разбросаны по газетным, даже не журнальным, страницам. Коллективный сборник «Таверны» - «Шестеро» [503] - не отражает работы, сделанной объединением.
Затем следуют поэты варшавского «Литературного Содружества», слишком разные, чтобы создалось общее цельное впечатление от их стихов, напечатанных рядом. За Содружеством отдел отведен участникам зарубежной «Священной Лиры», живущим в Польше. Затем следуют стихи, расположенные по месту жительства их авторов. Тут поэты Варшавы, Вильны, Дубно, Бреста, Львова, Пинска, Ровно и Сарн. Всего - знаете сколько? - 35 фамилий. Есть в антологии и стихи уже умерших: Олега Колодия, Бориса Евреинова, Селиванова.
Не обошлось при собирании материалов и без странностей. Два поэта прислали письмо с требованием не помещать их стихотворений в антологию. Это - В.С. Чихачев и С.Барт. Последний объяснил свой отказ «опасением» нарушить своими стихами «литературную однопланность» (?!) сборника. Видимо, оба автора считают ниже своего достоинства фигурировать в антологии русской поэзии в Польше.
Терпкий осадок
Случалось ли вам, дочитав книгу и обратившись внутрь себя с вопросом, что же осталось от этого чтения, - найти в себе всего одну какую-нибудь подробность, две-три строчки, и это из 200-300 страниц, может быть, волновавших и обогащавших вас в течение некоего промежутка времени?
Так, по крайней мере, недавно случилось со мной.
Дочитав последнюю книжку «Современных Записок» (64-ую), я вспомнил из нее лишь одну строфу из нового цикла сонетов Вячеслава Иванова. Я прочел эти строки всего 2-3 раза и мог теперь повторить их про себя.
Испугавшись сам такого результата, проверил я снова и снова начал пытать себя, пока, наконец, не понял, в чем дело.
Эти новые 8 сонетов Вяч. Иванова напоминают его пронзительные «Зимние» и совершенные «Римские» сонеты. Они написаны искушенным мастером, они глубокомысленны и значительны. Но разве плохи и не искусны тут же в соседстве стоящие стихи других поэтов[504] , голоса которых моложе, а приемы новее?! Но вот, прислушиваясь к ним, начинаешь постигать, что стихи у них остаются стихами, даже там, где они сознательно быть ими не хотят (есть такой сейчас прием искусственной простоты). А у Вяч. Иванова самая искусственнейшая форма - сонет - по каким-то таинственным законам творчества перестает быть литературой. Превращается в подслушанный вами последний, интимнейший разговор человека с Богом - так говорить можно только однажды, «про себя», у вершины преображающего озарения, –:
Не в похвалу автору сонетов пишу это, потому что он прежде всего не нуждается в похвале, так же как и сами сонеты в ней не нуждаются. Ибо они не написаны, а про себя сказаны, и каждый, кто поймет это, - в том они прозвучат незабываемыми словами, а кто не сумеет их понять, тот едва ли и читать их станет. Нет, не в этом совсем дело. И начал я о них говорить потому, что, попав в книжку журнала, они
