заявив в полиции, что уходит. Беглеца арестовали и по этапу отправили в Петербург. Тогда всплыло его дело...
После долгих хлопот дело всё же удалось замять. Добролюбов уехал на отдых в Самарскую губернию, но отдыхал недолго - снова впал в мистические настроения и однажды скрылся из дома. С тех пор он не переставал странствовать, изредка появляясь то в Москве, то в Петербурге. Вокруг себя он собирал крестьян, проповедуя им «пантеизм», неоднократно карался за эту проповедь, отсиживал свое и снова пускался с котомкой по России.
Конец этой метущейся жизни скрыт от нас революцией. Дальнейшая судьба Добролюбова неизвестна[568], да она ничего и не может прибавить к уже рассказанному. Как бы то ни было, жизнь эту нельзя не признать крайне характерной для русского интеллигента, богоборца и богоискателя, смятенной души, во всех своих крайностях и отклонениях ищущей вечной правды и ради нее, этой правды, готовой в любую минуту сломать свою жизнь, а то и пожертвовать ею. В этом смысле история Добролюбова весьма любопытна и символична.
Первых вожатых символизма сменили теоретики, было создано немало истинных ценностей, символизм вошел в историю, создав целую эпоху в русской литературе, но в этом море слов нужна была настоящая жертва, подлинное испытание жизнью. И первою такою искупительною жертвой, первою жизнью, отданною на пробу теории, стала эта жизнь, с точки зрения большинства (не спорим, наверно правильной), может быть, и загубленная, но на весах иных мер - наверно спасенная. Во всяком случае имя Добролюбова по праву должно стоять среди других, не забытых, как оно, но получивших известность имен первых русских символистов.
Меч, 1938, №?26, 3 июля, стр.6. Ср. рассказ о встрече А. Добролюбова с Д.Мережковским - Д.В. Философов, «Воскресные беседы. “Брат Дмитрий, помолчим”»,
Слово о полку Игореве
В 1800 году известным библиофилом графом Мусиным-Пушкиным была издана «Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новгорода-Северского, Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия, с переложением на употребляемое ныне наречие».
Граф Мусин-Пушкин (1744-1817) был в девяностых годах XVIII ст. обер-прокурором св. синода и президентом академии художеств. Положение это, а также особое расположение Екатерины (в 1791?г. вышел высочайший указ о собирании из монастырских архивов и библиотек древних источников истории и литературы), открывало перед ним большие возможности для собирания своей богатейшей коллекции древностей.
Агенты Мусина-Пушкина рыскали по всей России, выискивая для него рукописи и старинные книги. Одним из таких агентов в 1795 году была доставлена графу рукопись, приобретенная от архимандрита упраздненного Спасо-Ярославского монастыря. Манускрипт содержал несколько древних повестей и в том числе никому не известное произведение о несчастном походе северских князей в 1185?г. Правильно оценив значение этого памятника, Мусин-Пушкин издал его, правда без палеографических сведений об оригинале, без особой тщательности. Тем не менее это издание сохранило для русской литературы памятник, так как оригинал его, вместе с большею частью замечательной коллекции Мусина-Пушкина, сгорел в Москве в 1812?г. Это обстоятельство с одной стороны дало повод заподозрить издателя в фальсификации (впрочем, тут же явились горячие сторонники подлинности «Слова», среди которых был и Пушкин); с другой же - затруднило изучение текста. По некоторым признакам всё же было установлено, что рукопись являлась позднейшим списком поэмы и относилась приблизительно к XVI в., само же «слово» было, по-видимому, написано по свежей памяти современником полоцкого похода.
Таким образом, в текущем году исполняется 750-летие «Слова о полку Игореве» и 137 лет со времени первого его издания.
Открытие древнего памятника русского эпоса было восторженно принято русскими романтиками. Карамзин еще до выхода в свет «Слова» оповестил в иностранной печати о героической песни русского «Оссиана». «Слово о полку Игореве возвышается жизненным памятником в пустыне нашей древней словесности», - писал Пушкин. Жуковский в 1819 году закончил свой полный перевод поэмы, до сих пор справедливо почитающийся лучшим.
С тех пор «Слово» не переставало питать русскую литературу, кажется, не было такого поэта, который не пытал бы свои силы на «Плаче Ярославны» или не ощутил бы на себе (как напр. Блок) влияния художественных образов «Слова». Полные же переводы памятника дали И. Серяков (1803), А. Палицын (1808), Язвицкий, Левитский, В. Жуковский (напечатан был в 1882?г.), Деларю (1839), Дм. Минаев (1846), Мей (1850), Гербель (1850), Ап. Майков (1870), Н. Павлов-Бицын (1874) и др., всего около 30.
Из всех перечисленных переводов только переводы Жуковского и Павлова-Бицына написаны ритмизованною прозою, приближающейся к форме оригинала. Перевод Деларю (принадлежащий к лучшим) сделан гекзаметром; первый, Серякова, написан еще в традиции XVIII века александрийским стихом; остальные - обычными силлаботоническими размерами (амфибрахиями, хореями), стирающими оригинальный стиль «Слова». Любопытно сравнить здесь некоторые из этих переводов:
Любовь к отечеству зовет, о россы, нас
Воспеть брань Игоря на древний предков глас... (Серяков)
Всеволод, Ингвар и все три птенца из Мстиславого рода (Деларю)
Начнем, други, складом старинным людей
Рассказы про святые былины... (Д. Минаев)
Не начать ли нашу песнь, о братья,
Со сказаний о старинных бранях... (А. Майков)
Не начать ли вам ребята,
Складом повестей невзгод... (Гербель)
В сов. России появилось четыре перевода: в 1934 - Г. Шторма и С. Шервинского и теперь - И. Новикова и С. Басова-Верхоянцева. Любопытно, что никто из видных подсоветских поэтов не покусился на «Слово», хотя о памятнике древней письменности сейчас, в связи с его юбилеем, в сов. России много официально пишется и говорится[569]. Советские переводы страдают бледностью и вымученностью, несмотря на то, что написаны «размером оригинала».
На польский язык очень ценный перевод «Слова о полку Игореве» дал несколько лет тому назад Юлиан Тувим[570].
Литературная биография Достоевского
Кажется, ни одна научная теория не возымела такого влияния на искусство, как учение Фрейда. Отразившись на всех областях человеческого духа, психоанализ легко завоевал прежде всего литературу. Почва для этого была подготовлена великой войною, поколебавшей авторитет разума и давшей выход стихийным силам подсознательного.
