Если в человечестве что-то иссякает, это еще не значит, что и средства искусства на исходе. Наоборот, искусство располагает непочатым богатством средств - по крайней мере, если речь идет о русской поэзии. Мы только теперь поняли, как несметно богат русский язык, какими неисчерпаемыми возможностями он готов служить литературе. Для нас только что кончился бурный период новаторств, когда в лихорадке открытий едва успевали применить к делу открытое. Теперь наступило отрезвление, располагающее к методическому пересмотру «перевернутого вверх ногами» мира и использованию всех намеченных возможностей.
По-видимому, этим и следовало бы заняться нам, мы же предпочитаем повторять шепотом «розы, розы» и, закрыв глаза, воображать приятную бездну. Бездна, если придет, - будет очень неприятной, и не до роз будет, летя вверх пятами.
Впрочем, полет этот мы уже пробовали тогда, когда французы, которыми нас стращает Г. Адамович, лишь только о нем мечтают. Пробовали и знаем, что в такие жуткие минуты искусство может быть полезным (бодрящим, ведущим), но едва ли годится в качестве наркотика. Всё это красиво в стихах Георгия Иванова. Но уже Блок для нас, для России, для будущего больше, чем «сон», чем «розы над бездной».
Мариан Здзеховский и русские богоискатели
«В течение большей части своей жизни, - писал проф. Ледницкий в сборнике, посвященном 50-летн. юбилею деятельности проф. Здзеховского, - Здзеховский поддавался соблазну России и в то же время боролся с ним... Его подкупала честная человечность Толстого, но пугал “бес” Достоевского»[582].
Окончив Минскую гимназию, а затем посещая Петербургский и Юрьевский университеты, Здзеховский близко столкнулся с русской жизнью, с русской культурой. В наших романтиках, славянофилах, религиозных мыслителях поляк Здзеховский открыл общее со своими романтиками-мессионистами.
Первым сильным влиянием, под знаком которого прошла юность Здзеховского, был Лермонтов. Русским поэтом-мыслителем был навеян первый капитальный труд «Байрон и его эпоха», создавший Здзеховскому известность.
Выросший среди материалистически настроенного общества, Здзеховский один из первых пошел самостоятельной дорогой на поиски утерянной благодати духа. Попутчиками ему были русские идеалисты - Толстой, Вл. Соловьев, Е. Трубецкой, Мережковский. Анализ и генеалогию доктрин Л. Толстого и Вл. Соловьева он дал в труде «Пессимизм, романтизм и основы христианства», рядом с другими портретами великих писателей и философов немецких, английских и французских. Тут, усугубляя анализ романтизма, Здзеховский открыл в нем творческое религиозное начало. Романтизм для его проницательного взгляда превратился из литературного исторического эпизода в мост, переброшенный из средних веков к новому возрождению духа. Материалом для исследований служили Здзеховскому мессианство польских романтиков и русские литературные и философские течения, связанные с славянофильством. Ими он пытался объяснить эпоху романтизма, соединившего пристрастие к средневековому мистицизму с увлечением духом Востока.
Но был тут у Здзеховского и свой жизненный опыт.
В последней книге «Пред лицом конца», которую он называет своим завещанием, Здзеховский рассказывает об одной пасхальной ночи, проведенной им в Петербурге. Ночь эта объяснила ему многое в самой сокровенной сущности русского духа.
«Однажды я провел в Петербурге Пасху, - рассказывает Здзеховский. - Пасхальное богослужение совершается там, как и везде в России, во всех церквях одновременно, поздно вечером. Вместе с боем часов в полночь все колокола всех церквей объявляют людям радостную весть; радость входит во все сердца - и, со словами Христос Воскресе, соединяются в братском поцелуе все, даже те, кого разделяют условия жизни: господа со слугами, начальник с подчиненными, богатые с нищими - и хоть длится это коротко, но красота минуты оставляет след в каждой душе, которой доступно прекрасное. Не забуду впечатления, которое на фоне ночи, звучащей голосами колоколов, восходящими к небу, освещенной разложенными на улицах и площадях кострами, охватило меня тогда счастьем и чувством торжества жизни над противостоящими силами тьмы и смерти. Теперь я понимаю, что в такие минуты чудное видение воскресшего и преображенного человечества сходило на тех благороднейших сыновей России, ее мыслителей и поэтов, в творчестве которых отразилась мысль христианского Востока».
«Источником всего богатства России есть религия, - делает отсюда вывод Здзеховский, - сущность этой религии - радость воскресения, которая звучит во всей жизни церкви, в ее чаяниях и надеждах, в ее молитвах и песнопениях... Христос Воскресе! - слова эти кратко выражают дух православия».
Идя по этому пути, Здзеховский пришел к той же идее, на которой строилось творчество Д.С. Мережковского, - к жажде преображения жизни человеческого общества религией. Политика, общественная и личная жизнь должны быть освящены, проникнуты, преображены христианством.
Все близко знавшие Здзеховского преклонялись пред его рыцарством, духовным горением, незнанием компромиссов с совестью, бесстрашием, когда дело шло о справедливости или защите угнетенных. Горение это заражало окружающих, создавая личное обаяние Здзеховского. Его считали народною совестью, человеком необычайной воли и возвышенного духа. Возьмем некрологи и статьи, в необычном количестве появившиеся в польских газетах, самых различных направлений. В них, безо всякого ложного пафоса, Здзеховского называют «последним крестовым рыцарем», «апостолом справедливости и правды», «великим умершим», «народною совестью». А. Гжимали-Седлецкий в «Курьере Варшавском» пишет: «в этом слабом теле, как бы высохшем в огне энтузиазма, жила природа рыцаря. Даже академические по существу труды Здзеховского полны чувством и жаждою борьбы. Не было его книги, не было его статьи, не было такого в его речи слова, которое бы не боролось страстно за правду... До возмущения, до страдания, до гневного взрыва его доводили беззаконие, несправедливость, насилие над кем-нибудь... Тогда силы его выступлений не останавливали никакие соображения о личной невыгоде, а бури его убеждений не останавливал никакой самый могущественный противник».
«Мариан Здзеховский, - пишет В. Харькевич в “Слове”, - занимал в польском народе положение исключительное, особое, предназначенное только ему одному. Это был не только ученый, не только прекрасный писатель, мастер слова; не только передовой представитель польской культуры, не только человек безукоризненной честности, справедливости и благородства, это был человек, воплощавший в себе
Все эти определения можно заменить и объяснить одним: Здзеховский был человеком духовным. Это его свойство толкнуло его на путь религиозных исканий, осветило перед ним новым светом историю романтизма, возродило в нем идеалы польских романтиков-мессианистов, открыло его глазам и тайники русского духа.
Война, а за нею русская революция и новая послевоенная Европа - болезненно переживались Здзеховским. Многое приводило его в негодование. С особою болью он принял к сердцу то, что происходило в России. Для него не было сомнения в антихристианской природе большевизма, и он не мог понять, как христианские народы Европы могут находиться в дружественных отношениях с правительством, заклейменным печатью Дьявола; как в самой подсоветской России могут безропотно, рабски ему подчиняться свободные в духе наука и искусство. Всё, что было в его силах и возможностях, Здзеховский делал для того, чтобы открыть глаза Западу на истинную бесовскую природу большевизма. Но с годами он чувствовал себя всё более одиноким в новом мире. То, что происходило вокруг, казалось ему, воспитанному на идее прогресса, поворотом назад, в варварские века. Он начинал отдаваться печальным, апокалипсическим размышлениям о будущем Европы.
Но и тут руководящей силой для него была религия.
В одной из первых своих книг, «Пессимизм, романтизм и основы христианства», Здзеховский останавливал внимание на «дыхании Индии», индусской религиозной философии, которую воспринимал через Шопенгауэра как «глубочайший пессимизм». Это пессимистическое начало он считал полезным для
