Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

будет надежды - даже такой маленькой, с горчичное зерно! - на воскресение России. Вот почему так болезненно я отношусь ко всему, что происходит в зарубежной (ведь в советской наш «Пан Тадеуш» невозможен - даже если уже и написан, но напечатан быть не может) литературе и вокруг нее. В нашем же варшавском мирке мое внимание привлекает - Литературное Содружество. Здесь и только здесь, вопреки в некоторых кругах распространенному мнению - о, это так называемое «общее мнение» - общее место! - мне чувствуется (повторяю, я говорю о Варшаве) дыхание жизни живой - духотворный сквозняк в нашей духоте «дней культуры без русской культуры», благополучно почиющих на великих лаврах прошлых столетий[258].

Последнее время Содружество выступает рeдко (а жаль! выступления эти нужны и, может быть, не для одной Варшавы), но три его последние публичные выступления были особенно интересны. Это: - 1.? Вечер докладов, на котором Е.С. Вебер прочла о молодой зарубежной литературе, С.Е. Киндякова - о задачах Содружества, Г.С.?Гуляницкая - о зарубежном театре и Л.Н.Гомолицкий - об условия жизни и работы зарубежного писателя[259]; 2. доклад Д.В. Философова: «От чего зависит возрождение эмиграции», и 3) недавно состоявшийся (19 сего июня) доклад Е.С. Вебер о советской драматургии.

Меня прочтут не только варшавяне, которые имеют возможность посещать эти собрания, а потому я хочу описать обстановку, в которой они происходят. Все три собранья, о которых я упомянул, состоялись в помещении русской драматической группы на Сенаторской. Это - уютный небольшой зал. Стулья, располагающиеся рядами, которые подымаются уступами по мере удаления от сцены, на первых двух докладах устанавливались внизу ближе к лектору, на одном уровне с ним, уничтожая грань между сценой и зрительным залом. Создавалась обстановка беседы, не официального доклада, и никакой «элитности», о которой так много говорилось, я здесь не вижу. Элитность - если уж так нравится это слово - да, но в лучшем смысле: постольку, поскольку Содружество задается целью в рядах своих сплотить духовный орден, чтобы заражать своим духом массы, поскольку оно не подлаживается под общий тон и вкус этих масс. Последнее было бы не достойно Содружества, задачу которого я понимаю как участие в создании среды, откуда вырос бы русский Мицкевич.

Доклад Д.В. Философова был напечатан в первых номерах «Меча» [260]. Было бы так же интересно прочесть и доклад Е.С. Вебер о советской драматургии. Прочесть своими глазами, потому что в «слушании» всегда кое-что ускользнет от внимания, а материал, собранный в этом докладе, чрезвычайно нам всем интересен и нужен. Доклад этот назван не совсем точно - тема его не сов. драматургия как таковая, но те жуткие подробности советского быта, которые неволею или волею сов. авторы показывают в своих писаниях. Равноценен по интересу и важности был бы доклад о подневольном быте СССР по сов. роману. Думаю, что избранная Е.С. Вебер тема - наиболее ценное, что вообще можно извлечь из сов. драматургии. Всё это, повторяю, чрезвычайно интересно и составит увлекательное и полезное чтение. Но «читатель» Е.С. Вебер будет беднее ее «слушателя». Надо видеть, с каким заражающим горением читает она, чтобы понять, что я хочу сказать этим...

Прения по докладу о сов. драматургии были перенесены на 25 июня и состоялись в более интимной обстановке - в помещении Содружества на Хотимской ул.

Меч. Еженедельник, 1934, №?9-10, 8 июля, стр.27-28. Подп.: Лев Г-ий. См. также хроникальную заметку Л.Г.  «Камена» <о №?10> в этом же номере Меча, стр.32.

Советские выставки в Варшаве

В комнатах IРSа[261] расставлены витрины-столы, сделанные в форме больших пентаграмм. Одна из таких витрин сзади меня. Я сижу за круглым столом с книгами, журналами и альбомами, которые разрешается посетителям выставки рассматривать. Рядом со мною дама беспомощно вертит в руках альбом каких-то фантастических железных конструкций. Наконец решается меня спросить (видя, что я читаю), что это такое. Кое-как перевожу. Слыша мою ломаную «польщину», понимает - русский. Но кто? Это первый обычный для иностранца вопрос. Я к нему привык. Я - «белый», эмигрант. Соседка моя в стороне от этих вопросов. Она встречалась и с врагами большевиков, и с людьми, восторгающимися устарелым восторгом перед гигантским размахом советского строительства. Но что же я здесь делаю, если я враг?.. «Значит, вы признаете, что там есть что-то хорошее?» - Нет, признаю, что вопреки всему дурному талантливый писатель, талантливый художник не могут не творить, но, когда я останавливаюсь над этими проблесками полузадушенного творчества, я думаю: что могли бы создать эти люди, если бы их перенести в иную, свободную жизнь! И потом, всё это идет как-то мимо культуры. Роскошное издание с гравюрами с ручного станка - из рук художника, но чего? - «стихотворений» Горького[262], Римских Элегий Гёте в дурном переводе и с соответствующим предисловием, в котором объяснено с точки зрения марксизма, почему Гёте ездил в Италию[263]. К тому же я сомневаюсь, чтобы роскошь эта была нужна тем, кому она там доступна. Зато рядом безвкуснейшие издания на дрянной газетной бумаге, вполне гармонизирующие со стилем плакатов, которыми увешаны стены IРSа. Вот это и есть то, что для советских масс заменяет книгу и живопись и что невольно просочилось в парадные залы заграничной выставки. Моя соседка сама видит - плакаты эти безвкусны и бездарны. Бледные, беспомощные - напоминают о первых робких шагах литографского дела. А содержание более чем странно. Возможен ли, например, такой плакат в какой бы то ни было иной стране: - изображены школьники с глобусом и книгами: надпись гласит: «Дадим советской школе хорошую учебную программу и методологически подкованного (?!), высоко квалифицированного учителя». Не говоря уже о языке надписи, к кому это обращено? К школьникам? К комиссариату народного просвещения? Совершенно непонятно.

На плакате - сельскохозяйственные машины, возле них рабочие с засученными рукавами. Надпись: - «Своевременным ремонтом уборочных машин и инвентаря обеспечим успешную уборку социалистического урожая». Да ведь это всё равно что призывать к «своевременной кормежке лошадей»!

Сверху большими буквами: «Твой брак?» Рисунок: лопнувший по швам новый ботинок, сюртук с оторванным рукавом, материя, разлезающаяся по ниткам, - их показывают с негодованием советские потребители. Внизу: - «Социалистическая промышленность терпит из-за брака миллионные убытки. Боритесь с браком».

Рядом, точно насмешка, во всей своей невинности красуется: «Культурно жить - производительно работать...»

–––––––

Первое, что бросается вам в глаза, - улыбающиеся на все лады, смеющиеся, показывающие зубы всех величин, всех возрастов и всех рас - лица. Улыбается крестьянин, натачивая косу, смеется деревенская девка-пололка, улыбаются рабочие, матросы, авиаторы, комсомольцы, дети, красноармейцы, улыбается Ворошилов, улыбается гармонист, окруженный хороводом гирльс на советский лад. Фоном этих улыбок - декорации фабрик, городов, машин. Иногда наоборот: фоном фабрики - улыбка. Фотомонтаж: на первом плане рабочий льет раскаленную массу из огромного котла - за ним часть гигантского женского лица, показывающего в широкой улыбке зубы. Другой (достойный этого) апофеоз: - улыбающаяся девушка в крестьянском костюме держит под уздцы лошадь, на которой сидит смеющийся молодой красноармеец (картинка, достойная витрины захолустного фотографа). А вот советская санатория, советский пляж, бега, маневры, первомайский парад... Это бесконечное позирование, этот балет на фоне фабричных панорам невыносимо приторен.

Задние комнаты выставки менее праздничны. Углубляясь в них, погружаешься в нарастающее тревожное чувство...

Снятая снизу на фоне облаков гигантская, расставившая ноги в сползающих брюках с поднятыми