«сферы влияния» и чьи-то «предполья», как объект военного противоборства, «театр военных действий». Между тем именно такими стереотипами прошлого подогревались подозрения, будто Советский Союз по- прежнему вынашивает гегемонистские замыслы, намерен оторвать США от Европы. А кое-кто даже настаивал отказаться от деголлевского понимания Европы «от Атлантики до Урала», ограничить ее пространством «от Бреста до Бреста». СССР якобы слишком велик для совместного проживания, другие будут чувствовать себя не очень уютно рядом с ним.
— СССР и США, — заявил я, — являются естественной частью европейской международно- политической структуры. И их участие в ее эволюции не только оправданно, но и исторически обусловлено. Хельсинкский процесс уже начал эту большую работу всемирного значения. Вена и Стокгольм вывели его на принципиально новые рубежи. Теперь всем нам предстоит как можно полнее использовать созданные общим трудом предпосылки. Этому служит и наша идея общеевропейского дома…
Раскрытие этой идеи применительно к конкретной ситуации середины 1989 года и было основной темой моего выступления. Речь шла о такой перестройке сложившегося в Европе порядка, которая вывела бы на первый план общеевропейские ценности, позволила заменить традиционный баланс сил балансом интересов, исключить вероятность вооруженных столкновений, саму возможность применения силы или угрозы силы, и прежде всего военной — союза против союза, внутри союзов, где бы то ни было. На смену доктрине «сдерживания» должна прийти доктрина «сдержанности». Выступление перед европейскими парламентариями получило благоприятный отклик.
События, развернувшиеся в странах Восточной Европы осенью 1989 года, по-новому поставили проблему безопасности. Задача создания новых структур безопасности для всей Европы вышла на передний план европейского процесса. Наши дипломатические усилия в тот период были сконцентрированы на переговорах в рамках формулы «2 + 4» по германским делам, на венских переговорах и подготовке совещания руководителей государств — членов СБСЕ. Увязка этих трех направлений позволяла на деле синхронизировать процесс объединения Германии с формированием новой структуры безопасности в Европе. Это было одной из главных тем переговоров, которые я вел летом 1990 года с Бушем, Тэтчер, Миттераном, Андреотти и, конечно, с канцлером Колем. В результате был открыт путь к Парижскому саммиту.
Предложение провести вторую после хельсинкской 1975 года общеевропейскую встречу в верхах, не дожидаясь намеченного для нее срока (1992 г.), было высказано мною в Страсбурге. К этой инициативе сначала отнеслись настороженно, но потом подхватили и включились в подготовку. Правда, Хельсинки-2 остались «на своем месте», то есть их по-прежнему планировали на 1992 год. А решено было провести специальную встречу в Париже, приурочив ее к заключению договора об обычных вооруженных силах в Европе. Она состоялась 19–21 ноября 1990 года. В ней приняли участие главы государств и правительств 34 стран — участниц СБСЕ.
Накануне открытия Общеевропейской встречи в верхах в зале торжеств Елисейского дворца собрались главы делегаций и министры иностранных дел стран — членов НАТО и Организации Варшавского Договора. В торжественной обстановке они подписали Договор об обычных вооруженных силах в Европе (подготовленный на переговорах в Вене) и Совместную декларацию 22 государств. Было торжественно заявлено, что отныне подписавшие Декларацию государства не являются противниками, будут строить новые отношения партнерства и протягивают друг другу руку дружбы.
Уходила в прошлое эпоха, отмеченная двумя мировыми войнами и почти полувековым ядерным антагонизмом двух военно-политических блоков и общественных систем. Итогом встречи стало принятие документа, получившего название «Парижская хартия для новой Европы», под текстом которого поставил свою подпись каждый из 34 руководителей стран — участниц СБСЕ, а от имени Европейских сообществ — председатель Комиссии ЕС Жак Дэлор.
Помимо подтверждения общих для всех участников СБСЕ принципов Хартия содержала положения о новых структурах и институтах общеевропейского процесса. Решено было создать Совет в составе министров иностранных дел как центральный форум для проведения регулярных политических консультаций; Комитет старших должностных лиц; Секретариат СБСЕ; Центр по предотвращению конфликтов; Консультативный комитет.
Парижская конференция знаменовала новый, постконфронтационный этап международных отношений в Европе. Предстояло ввести в действие (ратифицировать) Договор об обычных вооруженных силах в Европе, провести третий этап Конференции по человеческому измерению СБСЕ, развернуть подготовку к Хельсинки-2.
Но произошли события, к которым изменившаяся во многом Европа оказалась неготовой. Августовский путч в СССР, дезинтеграция страны, а затем и ликвидация Советского Союза, к тому времени ставшего одной из главных опор нового, мироутверждающего баланса в Европе и в мире, междоусобная война и распад Югославии кардинально изменили ситуацию в Европе. Общеевропейский процесс вступил в полосу серьезных испытаний, вновь созданные структуры не успели заработать на полную мощность и накопить опыт, не сумели оказать сколько-нибудь серьезное сдерживающее влияние на возникшие в Европе вооруженные конфликты.
Все-таки усилия в этом направлении предпринимаются. Можно не сомневаться, что совместные действия европейских государств позволят избавить континент от войн. К этой теме я еще вернусь. А пока остановлюсь на двусторонних отношениях с главными актерами европейского процесса в этот период.
Франция: откровенные беседы с Франсуа Миттераном
В декабре 1989 года по инициативе Миттерана у нас состоялась короткая встреча в Киеве. Его интересовала прежде всего моя оценка только что прошедших на Мальте переговоров с Бушем. Вторым крупным вопросом, который мы обсуждали, были события в Германии (Коль только что выступил со своими «10 пунктами» — «нажимной» программой объединения Германии). Не первый раз мы говорили на эту тему, последний такой разговор состоялся по телефону всего за полтора месяца перед встречей в Киеве.
На 20 декабря у Миттерана был запланирован визит в ГДР, и его интересовала моя оценка хода событий.
«Ситуация противоречива, — сказал Миттеран. — Конечно, когда народ проявляет сильную волю, высказывает ее, трудно это не учитывать. Точно так же трудно не учитывать то, что граница между двумя Германиями — это не то же самое, что граница, разделяющая разные народы.
С другой стороны, в Европе никто не хочет, чтобы на континенте произошли глубокие пертурбации в результате объединения Германии, которое неизвестно что принесет. Нам надо совершенствовать свое сообщество на западе континента. Вы должны увидеть, как дальше пойдет дело в странах, входящих в Организацию Варшавского Договора. И естественно, мы должны все вместе работать над дальнейшим углублением общеевропейского процесса. База европейского развития — решения совещаний общеевропейского характера. Необходимо добиться того, чтобы общеевропейский процесс развивался быстрее германского вопроса, обгонял немецкое движение. Мы должны создать общеевропейские структуры. А германский компонент должен быть одним из элементов европейской политики… Это не только моя точка зрения. Так думают практически все европейцы. Они считают, что мы должны вместе идти вперед, чтобы минимизировать германскую проблему. Я не боюсь воссоединения Германии. Но надо, чтобы оно проходило демократически и мирно.
Я сделал, признаюсь, замечание нашим немецким друзьям, выразив удивление по поводу того, что они, выдвигая свои соображения, не упомянули о границах с Польшей. Это — серьезная проблема».
Я согласился с Миттераном, так как наш подход был таким же в отношении перемен и на Востоке, и на Западе. И в том, что касается новой ситуации в германском вопросе.
Он должен рассматриваться в контексте общеевропейского процесса, найти в нем свое место.
К германскому вопросу мы с Миттераном вернулись во время его визита в Москву в мае 1990 года. Восприятие этой острой проблемы в нашем обществе, в том числе и мое собственное, претерпевало быструю эволюцию. Если еще пару лет назад я считал практическое решение этого вопроса делом будущего, то теперь стремление немцев в обеих частях Германии к воссоединению страны стало таким мощным, что надо было это учитывать, чтобы не сорвался весь европейский процесс.
Вопрос был не в том, чтобы блокировать объединение, а в том, как, какими темпами, на каких
