остановиться и перевести дух, ноги Роба Джея налились свинцом, он хватал ртом воздух и в боку у него кололо. Но они добрались до излучины реки раньше остальных.
Лидеры гонки оставили основную массу участников позади. Роб и Идет Поет прятались в роще гикори и дубов, отчаянно хватая ртами воздух, когда вдалеке появились три разрисованных белыми полосками бегуна. У саука, бежавшего первым, мяча не было, и он нес палку с пустой сеткой, мерно раскачивая рукой в такт бега, словно нес копье. Ноги у него были босыми, а из одежды была лишь пара коричневых домотканых рваных штанов, которые на заре своей жизни служили штанами белому человеку. Он был мельче любого из двоих мужчин в засаде, но мускулистым, и имел устрашающий вид из-за того, что левое ухо у него отсутствовало: последствие давней травмы, на память о которой остался безобразный, узловатый шрам, идущий по всей левой части черепа. Роб Джей напрягся, но Идет Поет коснулся его руки, заставив остаться на месте, и они пропустили бегуна-разведчика. На не слишком большом расстоянии от него бежал, неся в сетке мяч, тот самый юный Храбрец, который поймал мяч, когда Маква-иква вбросила его в игру. Рядом с ним двигался приземистый, коренастый саук в обрезанных брюках, которыми когда-то пользовалась американская кавалерия — синих с широкими грязно-желтыми полосами по бокам.
Идет Поет ткнул пальцем в Роба, а затем — в направлении юноши, и Роб кивнул: мальчик достался ему. Он знал, что им следует нанести удар, пока сохраняется эффект неожиданности: если этот Храбрец убежит, ни Роб, ни Идет Поет не смогут его догнать.
Они ударили вместе, словно гром и молния, и только теперь Роб Джей понял, зачем ему обвязали руки кожаными ремнями: ловко и быстро, как хороший пастух бросает на землю барана и связывает ему ноги, Идет Поет сбил с ног бегуна-охранника и связал его по рукам и ногам. И как раз вовремя: к ним уже спешил разведчик. Роб все еще возился, связывая юного саука, и потому Идет Поет пошел бороться с одноухим один на один. Храбрец замахнулся палкой с сеткой, как дубинкой, но Идет Поет почти небрежно уклонился от удара. Он был в полтора раза крупнее и агрессивнее противника, а потому свалил его на землю и связал разве что не раньше, чем Роб Джей закончил связывать собственного пленника.
Идет Поет поднял мяч и бросил его в сетку Робу. Не произнеся ни слова, не удостоив и взглядом трех связанных сауков, Идет Поет побежал дальше. Держа мяч в сетке так, словно это бомба с зажженным фитилем, Роб Джей рванул по дороге за ним.
Они бежали, не встречая соперников, но Идет Поет неожиданно остановил Роба и дал ему понять знаками, что они добрались до места, где нужно перейти реку. И тут Роб Джей увидел еще одно предназначение ремней: Идет Поет привязал палку с сеткой к поясу, так чтобы руки у Роба оставались свободны и он мог плыть. Затем Идет Поет привязал свою палку к набедренной повязке и сбросил мокасины из оленьей кожи, оставив их на берегу. Роб Джей знал, что подошвы его ног слишком нежные и что бежать без обуви он не сможет, а потому связал их шнурками и повесил себе на шею. Осталось куда-то девать мяч, и Роб просто сунул его в штаны, спереди.
Идет Поет широко улыбнулся и поднял три пальца.
Хотя Роб и не понял всей соли шутки, напряжение у него спало и он откинул голову назад и засмеялся — совершив, как выяснилось, ошибку: вода понесла звук дальше по течению, а взамен донесла до них радостные крики преследователей, обнаруживших их местонахождение; не теряя времени, они вошли в холодную воду реки.
Они держались на одном уровне, хотя Роб плыл европейским брассом, а Идет Поет двигался перебирая конечностями, как это делают животные. Роб получал огромное удовольствие от происходящего; не то чтобы он чувствовал себя благородным дикарем, но почти уверился в том, что может считать себя кем-то вроде Кожаного Чулка. Когда они добрались до противоположного берега, Идет Поет нетерпеливо поворчал на него, когда он возился со своими ботинками. Головы их преследователей подпрыгивали на воде, словно корзина яблок в кадке. Когда Роб наконец обулся и вернул мяч в сетку, первые пловцы уже почти догнали их.
Как только они побежали, Идет Поет ткнул пальцем в направлении входа в маленькую пещеру, до которой они и пытались все время добраться, и ее черный зев словно потащил его вперед. Ликующий крик на гэльском языке уже был готов вырваться у него, но, как выяснилось, несколько преждевременно. Между ними и входом в пещеру внезапно выскочили с полдесятка сауков; хотя вода смыла большую часть их раскраски, кое-где остались следы белой глины. Почти сразу за Храбрецами выскочила пара Длинноволосых и присоединилась к драке. В пятнадцатом столетии один из предков Роба, Брайен Каллен, в одиночку отразил натиск целой армии Мак-Лафлинов, размахивая большим шотландским мечом и создав свистящий круг смерти. Сейчас двое Длинноволосых, крутя перед собой палки, создали каждый свой круг, пусть и не смертельный, но тем не менее пугающий, и удерживали трех противников. Это дало возможность оставшимся трем Храбрецам попытаться забрать мяч. Идет Поет изящно отбил удар своей палкой, а затем избавился от своего противника, впечатав в нужное место подошву босой ноги.
«Вот так, надери ему чертов зад!» — проревел Роб Джей, позабыв, что окружающие не понимают ни слова на его языке. И тут его атаковал ошалелый, словно накурившийся анаши, индеец. Роб сделал шаг в сторону и припечатал босую ступню нападающего тяжелым грубым башмаком. Несколько длинных скачков прочь от стонущей жертвы, и он оказался достаточно близко к пещере, даже несмотря на отсутствие сноровки. Дернув запястьем, он отправил мяч в полет. И не важно, что тот не пролетел напрямик, а несколько раз подпрыгнул, отлетая от пола — он все же влетел в темный провал пещеры. Главное, что все видели: он попал в цель!
И тогда он подбросил палку в воздух и закричал:
— Побе-е-е-да-а! За Черный Клан!
Он скорее услышал, чем почувствовал удар, когда палка с сеткой, подчиняясь взмаху руки стоявшего позади него человека, встретилась с его головой. Звук был хрустящий, солидный, похожий на те, которые он научился распознавать в лагере лесорубов — тяжелый, глухой стук, издаваемый топором с двусторонним лезвием, вступающим в контакт с твердым дубовым бревном. Роб изумленно смотрел, как земля под ним разверзается. Он упал в глубокую яму, которая обернула его темнотой и положила конец всему, выключила его, словно будильник.
Он ничего не чувствовал. Его волокли обратно в лагерь, как мешок зерна. Когда он открыл глаза, было темно, как ночью. Он уловил аромат смятой травы. Жареного мяса — возможно, жирной белки. Дым костра. Женственность Маква-иквы, склонившейся к нему и глядящей на него молодыми и одновременно умудренными глазами. Он не понимал, что она спрашивает, чувствовал только ужасную головную боль. От запаха мяса его затошнило. Очевидно, она ожидала этого, поскольку поднесла его голову к деревянному ведру и дала ему возможность опустошить желудок.
Закончив, он ослаб и стал хватать ртом воздух; она дала ему выпить какую-то микстуру: прохладную, зеленую и горькую. Ему показалось, что он уловил привкус мяты, но в питье присутствовал и другой, более сильный и менее приятный вкус. Роб попытался отвернуться и не пить, но Маква-иква решительно поддержала ему голову и заставила его проглотить все, словно он был ребенком. Он был раздосадован и сердит, но вскоре заснул. Время от времени он просыпался, и знахарка снова поила его горькой зеленой жидкостью. И вот так: то проваливаясь в сон, то частично приходя в сознание, то припадая ртом к странно пахнущей груди матушки-природы, он провел почти два дня.
Наутро третьего дня шишка у него на голове уменьшилась, и головная боль ушла. Маква-иква согласилась, что ему уже лучше, но все равно дала снотворное, и он опять уснул.
В лагере продолжался праздник Танца Журавля. Иногда до слуха Роба доносились звуки водяного барабана и голосов, поющих на странном гортанном языке, а также шум игр и гонок, крики зрителей. В конце дня он открыл глаза и увидел, как в полумраке
Хотя он не пошевелился и не издал ни звука, она каким-то образом почувствовала, что он очнулся. На мгновение, когда она встала перед ним, их взгляды встретились. Затем она отвела взгляд и повернулась к нему спиной. Но он догадался, что она так поступила вовсе не затем, чтобы скрыть темный спутанный
