крик банши. У Роба Джея волосы встали дыбом. Он прекрасно знал, что если он упадет, сломает ногу, то оголодавшие за зиму хищники доберутся до него за несколько минут. Волк снова завыл — хотя, возможно, это был уже другой; в его вопле звучало все, чего так боялся Роб: одиночество, голод, жестокость. Молодой врач тут же поехал в сторону дома, двигаясь уже более осторожно и осмотрительно, чем поначалу, но вместе с тем так быстро, словно спасался бегством.
Вернувшись в хижину, он пошел проверить, не сбросили ли Алекс или младенец одеяла. Оба сладко спали. Когда он лег в постель, жена повернулась к нему и отогрела грудью его ледяное лицо. Она тихонько мурлыкнула и застонала, издав звук любви и раскаяния, и обхватила его руками и ногами. Роб подумал, что в такую погоду никуда не поедет. С Грюбером и так ничего не случится, ведь с ним осталась Маква. Мужчина полностью отдался теплым губам, и телу, и душе — чудесному времяпрепровождению, более таинственному, чем лунный свет, более радостному, чем даже полет надо льдом без волков.
Появись Роберт Джефферсон Коул на свет на севере Великобритании, при рождении его назвали бы Роб Джей, а Роберт Джадсон Коул стал бы Большим Робом или просто Робом, без инициала. В Шотландии у Коулов инициал «J» («Джей») получал только старший сын и сохранял его за собой до тех пор, пока сам не становился отцом — тогда инициал переходил к его старшему сыну. Очень простой и красивый ритуал неукоснительно соблюдался. И Роб Джей и думать не смел о том, чтобы нарушить столетнюю семейную традицию, но Коулы оказались в чужой стране и те, кого он любил, не обращали внимания на стародавние правила. Как бы он ни пытался объяснить всем, они так и не стали называть его первенца Роб Джей. Для Алекса, по крайней мере сначала, младший брат был Малышом, для Олдена — Мальчиком.
Но именно Маква-иква дала ему имя, которое стало неразрывно связано с его судьбой. Однажды утром ребенок, который только-только пополз и пытался произнести первые слова, сидел на земляном полу ее
Маква-иква улыбнулась.
— Да ты
С тех самых пор она звала его не иначе как Шаман, и остальные быстро подхватили это имя — оно почему-то очень подходило ребенку, и он сразу на него откликался. Впрочем, были и исключения. Алексу понравилось называть его Братом, а сам Алекс был для малыша Старшим. С самого начала мама представляла их друг другу как Младшего Братика и Старшего Брата. Только Лилиан Гайгер пыталась называть ребенка Роб Джей, потому что ее друг Роб рассказывал ей об обычаях своей семьи, а Лилиан всегда отстаивала семейные ценности и традиции. Но даже Лилиан время от времени забывалась и называла мальчика Шаманом. Роб Джей Коул-старший вскоре отказался от борьбы и оставил добавку «Джей» за собой. Как бы там ни было, он знал, что кое-кто из пациентов (за глаза, разумеется) зовет его Индеец Коул, а некоторые и вовсе отзывались о нем: «этот чертов костоправ, любитель сауков». Но все они — и либералы, и фанатики — знали его как хорошего врача. И когда его вызывали, он торопился к больному вне зависимости от любви пациентов.
То, что когда-то было фантазией в рекламных листовках Ника Холдена, теперь существовало на самом деле — главная улица Холден-Кроссинга — с магазинами и домами, известная всем до единого как Виллидж. Мэйн-стрит могла похвастаться такими заведениями, как городская администрация; «Универсальный магазин Гаскинса: тысяча мелочей, бакалея, инструменты для фермы и галантерея»; «Семена и корма Н. Б. Раймера»; организация «Сбережения и ипотека Холден-Кроссинг компани»; пансион, которым управляла миссис Анна Вайли, торговавшая также обедами на вынос; аптека Джейсона Гайгера; «Салун Нельсона».
Согласно ранним планам Ника касательно обустройства города на Мэйн-стрит должна была появиться гостиница, но комната с низким потолком и длинной стойкой вряд ли могла претендовать на это звание, а в связи с открытием пансиона миссис Вайли надобность в гостинице и вовсе отпала.
Также следует упомянуть конюшни и кузницу Пола Вильямса, универсального кузнеца. У себя дома, в каркасном здании в Виллидже, Роберта Вильямс, жена кузнеца, открыла ателье дамского платья.
В течение нескольких лет Гарольд Эймс, страховой агент из Рок-Айленда, каждую среду приезжал в универсальный магазин Холден-Кроссинга, чтобы заключить сделку. Участки земли, предлагаемые правительством, стали активно раскупаться, кое-кто из потенциальных фермеров разорился и продал свои арендованные участки прерии вновь прибывшим. Посещения агента раз в неделю стало недостаточно.
Когда потребность в собственной риелторской конторе стала очевидной, в Холден-Кроссинг прибыл Кэррол Вилкенсон — торговец недвижимостью и страховой агент.
Чарли Андерсона — несколько лет спустя он стал президентом банка — избрали мэром города на первых выборах и продолжали избирать на последующих, в течение многих лет. Андерсона, в общем, приняли спокойно, хотя не было в городке никого, кто бы не понимал: на самом деле мэром его сделал Ник Холден, и он всегда сидел у Ника на коротком поводке.
То же самое касалось и шерифа. У Морта Лондона ушло меньше года на понимание того, что фермер из него никудышный. На доходы столяра он вряд ли мог прожить, потому что поселенцы старались сами плотничать, чтобы сэкономить. И потому, когда Ник предложил ему поддержку на выборах шерифа, Морт с радостью согласился. Он был спокойным человеком, в чужие дела не лез и главным образом занимался тем, что поддерживал порядок в салуне Нельсона. Для Роба Джея было важно, какой в городе шериф. Все врачи в округе считались заместителями коронера, и шериф решал, кто проведет вскрытие тела, если смерть происходила в результате преступления или несчастного случая. Часто аутопсия была для деревенского врача единственным способом заглянуть внутрь человеческого тела и освежить навыки хирурга. Роб Джей во время вскрытия всегда придерживался чрезвычайно высоких научных стандартов, которые оказали бы честь столичным врачам, обязательно взвешивал все жизненно важные органы и вел собственный учет. К счастью, отношения с Мортом Лондоном у него всегда были хорошими, а это значит, что вскрытия он проводил довольно часто.
Ник Холден избирался в члены законодательного органа штата три раза подряд. Время от времени кое-кого из жителей города начинало раздражать его поведение собственника, и они напоминали друг другу, что ему, возможно, принадлежит значительная часть банка, и часть мельницы, и универсального магазина, и салуна; и только одному Богу ведомо, сколько акров земли; но Богом клялись, что они-то сами ему точно не принадлежат, как и не принадлежит их собственная земля! Но в общем они с гордостью и удивлением наблюдали за его действиями: как настоящий политик, находясь в Спрингфилде, он пил бурбон с рожденным в Теннесси губернатором, заседал в парламентских комитетах и так быстро и ловко дергал за ниточки, что они не могли ничего сделать, кроме как сплюнуть, усмехнуться и покачать головой.
У Ника было две мечты, и обе он открыто высказал. «Я хочу провести в Холден-Кроссинг железную дорогу, и однажды, возможно, наш городок станет настоящим городом, — сказал он Робу Джею однажды утром, наслаждаясь шикарной сигарой на скамейке у входа в магазин Гаскинса. — И я очень хочу, чтобы меня избрали в Конгресс Соединенных Штатов. Я не смогу провести эту железную дорогу, если застряну в Спрингфилде».
Они не прикидывались закадычными друзьями с тех самых пор, как Ник попытался отговорить его от брака с Сарой, но, встречаясь, оба вели себя достаточно любезно. Теперь же Роб посмотрел на него с недоумением.
— Попасть в Палату представителей США будет делом нелегким, Ник. Вам понадобятся голоса от значительно более крупного избирательного округа, местных вам не хватит. А ведь есть еще старик Синглтон. — Действующий конгрессмен, Сэмюэль Тернер Синглтон, известный во всем округе Рок-Айленда как «наш собственный архангел Самуил», прочно сидел в кресле.
— «Самуил» Синглтон стар. И скоро он либо умрет, либо уйдет на пенсию. Когда это время настанет,
