которая вообще-то была лучшей подругой, и у которой из-за Лили тоже были неприятности:
– Александр Андреевич, эти документы все время лежали у меня дома. Их Наташа в сумку положила вместе с журналами. Мне в тот день плохо было. Скорую вызвали. Наталья вещи собирала, документы между журналов не заметила. Я даже и не думала их дома искать. Вадим нашел.
Генеральный директор, молча, принял у нее документы, просмотрел, передал главбуху. Помолчал немного, затем сказал:
– В общем, за халатность вам, Лилия Игоревна, строгий выговор, – потом улыбнулся неожиданно. – Я рад, что все так разрешилось. Нажал кнопку интеркома, вызывая секретаршу.
– Наташа, зайдите ко мне...
Удивительно – находка документов заставила Лилю забыть о визите к врачу. Вспомнила об этом только вечером, дома, когда доставала из сумочки кошелек. Вадим взял справки, направления, прочел. Хмуро глянул на Лилю:
– Опять молчком? Почему сразу не сказала?
– Так ведь документы нашлись – на радостях забыла.
– Завтра позвоню отцу, он сам тебя посмотрит.
Отец Вадима работал главным врачом в частной клинике. Отношения между ними были неважные. Отец надеялся на брак Вадима с какой-то Ириной.
– Может, не стоит? Ты знаешь прекрасно, как твой папа ко мне относится.
– Не глупи, он давно уже понял, что на Ирке я не женюсь.
Действительно, в этот раз Сергей Сергеевич не задел, не обидел Лилю. Возможно, он смирился с выбором сына. Спустя две недели Лиля знала, что у нее опухоль, но доброкачественная, операбельная. А через месяц уже выписалась из больницы. На душе было светло и радостно. Перед операцией Вадим сделал ей предложение, хотя раньше о свадьбе разговор не заводили – так устраивало обоих. Теперь все изменилось, они стали ближе. Вадим был дорог, как воздух, он был ее хранителем и спасителем. Впереди целая жизнь.
Мужчина иронично смотрел на Лилю. Та плакала. Если бы она знала. Если бы она знала. Но никому не дано знать будущего. Внутри истерично билась надежда – попробуй, попроси, вдруг простит, даст второй шанс.
– Ты был прав, – робко начала она. – Во всем. Каждая жизнь бесценна. И каждый, кто раскидывается ею, преступник. И я тоже. Прости меня. Дай возможность исправить ошибку. Я так бесполезно жила. Теперь я вижу это, ты показал мне…
– Ты такая же, как все. Знаешь, сколько раз я слышал мольбы, видел слезы? А теперь ответь честно – если бы рак подтвердился, что сделала бы ты тогда, как бы поступила?
Лиля задумалась. Прожив десятки жизней, она и умирала десятки раз. И не всегда это было быстро и безболезненно. То, чего она боялась раньше, уже не страшило. С крыши прыгала совсем другая Лиля. Не покривив душой, она ответила:
– Я прожила бы остаток жизни, наслаждаясь любовью близких.
Лиля вновь поднималась по лестнице на свой этаж. Она помнила все, что случилось, до мельчайших подробностей. В душе пело от радости. Все будет хорошо. Он простил ее. Достала ключи из сумочки, потом засмеялась – там ведь не заперто. Толкнула дверь. Та не поддалась, но Лиля как-то оказалась в квартире. Первое, что бросилось в глаза – зеркало, закрытое простыней. В душе все похолодело. Шаг в комнату.
– Нет! Нет! Нет! Ты же простил меня! Лиля упала на колени – посреди комнаты, на двух табуретах стоял гроб. А в нем лежала она, Лиля. – Ты же простил меня! – закричала Лиля в отчаянье.
И услышала в ответ:
– С чего ты взяла? Ты так и не изменила своего мнения, пока я тебе не показал, что все было бы хорошо. Хотя, это неважно. Я Собиратель – собираю жизни, брошенные добровольно. Ты выбросила свою жизнь. Ты не ценила ее, а я знаю цену каждому дню. И твои непрожитые дни мне тем слаще, чем тебе горше с ними расставаться. Я проживу дольше на твою непрожитую жизнь. Твою и других дураков, что выкидывают ее. Впереди меня ждет бесконечность. Тебя тоже. Только ты будешь вечно подниматься по лестнице, радуясь, а потом плакать в ужасе у собственного гроба. А теперь прощай, у меня новый клиент.
Лиля вновь поднималась по лестнице на свой этаж…
Юрка забрался на табуретку. Давясь пьяными слезами, надел на шею петлю. Он докажет Свете, как любит ее. Пусть она поплачет, пожалеет о том, что бросила. Пусть ей тоже будет плохо... Хуже, чем ему сейчас, ведь он-то ни в чем не виноват, а ее пусть терзает совесть за его смерть. Последний раз взглянул на фотографию любимой и шагнул вперед. С фотографии на столе за ним пристально наблюдали зеленые светящиеся глаза.
– Странно, у Светки ведь глаза серые, – подумалось ему в последний момент.
Геннадий Лагутин: Истребок
К моему читателю
Я рассказываю только о том, что сам видел своими глазами. Или слышал своими ушами. Или мне рассказывал кто-то, кому я очень доверяю. Или доверяю не очень. Или очень не доверяю. Во всяком случае, то, что я пишу, всегда на чем-то основано. Иногда даже основано совсем ни на чем. Но каждый, кто хотя бы поверхностно знаком с теорией относительности, знает, что 'ничто' есть разновидность 'нечто', а 'нечто' – это тоже что-то, из чего можно извлечь кое-что. Вот и извлекайте.
Когда ты работаешь в редакции газеты, будь готова ко всему. Будь готова, что, уйдя утром на работу, вернешься на следующий день, а, может, и через несколько дней. Будь готова к тому, что вдруг придется ехать в какое-нибудь Кудыкино, которое от твоего дома расположено в десятках километров. И все только потому, что в этом самом Кудыкине живет какой-нибудь чудик. И это чудик, который отчебучивает нечто такое, отчего потом газету с описанием этого самого отчебученного читают с открытыми ртами.
Я не жалуюсь, потому что сама придумала такую рубрику – 'Чудики', которую вела вот уже полгода, отчего считала себя прожженным писакой, отпетым журналистом и вообще гением, без ложной скромности. Если добавить к этому, что весь мой журналистский стаж измерялся этими самыми шестью месяцами, вам станет понятно, что была я наглая, напористая и самоуверенная.
А еще у меня были 'колеса', которые в простонародье звались 'копейкой'. Это позволяло мне чувствовать свою независимость и мчаться сломя голову туда, где наклевывается очередной материал для статьи из вышеупомянутой рубрики.
Эту автомашину отдал мне мой чудный дед. Он заявил, что на ней можно еще лет двадцать ездить спокойно, хотя, по моему размышлению, машина была уже в глубоко пенсионном возрасте. Во всяком случае, когда я появилась на свет, дед уже лихачил на ней. Был он мастер на все руки и машину содержал идеально, так что была она безотказной. Вот такая преамбула к началу моего рассказа.
Итак, как поется в какой-то оперной арии: 'Я начинаю!' Начинаю рассказ.
Место действия – шоссе. С него, через два километра, я должна съехать на грунтовку и потом ползти десяток километров до этого самого села Кудыкина. Там живет местный Королев, который во дворе своего дома строит из старых металлических бочек космическую ракету на фотонной тяге.
Значит, я за рулем. Моя 'Антилопа' бежит отменной рысью, все идет прекрасно. Наконец поворот, я съезжаю на грунтовку, и начинается тряска такая, что лязгают зубы. 'Антилопа' скрипит, скрежещет всеми своими частями, но движется уверенно. Это позволяет мне иногда отрывать взгляд от дороги и смотреть
