Да потому что, судя по моим предварительным подсчетам, если учесть, что все эти вещи подлинны, а также взяв во внимание их художественную и антикварную ценность сумма, вырученная за все это, составит астрономическую цифру.
– Ну не томите меня, пожалуйста, Давид! Говорите!
– Более ста миллионов евро, но возможно и в несколько раз больше,– выдохнул еврей и уставился на забегавшие глазки собеседника. – Я готов взяться за это дело и в случае удачного исхода моя доля составит… пятьдесят процентов от вырученной суммы.
– Пятьдесят процентов?! – удивленно произнес 'бомбила', – это круто.
– Молодой человек… Вы являетесь только владельцем этого сокровища, а вся работа и риск будут лежать на мне. Поверьте, это дорогого стоит. Но я сделаю для вас больше – я не спрошу, откуда все это?
Немного посомневавшись, прикинув все, за и против, парень дал согласие. Они ударили по рукам, подписав, таким образом, негласный контракт.
– Оставьте мне, пожалуйста, свой номер телефона и фотографии. А это, – Давид осторожно придвинул мастерок к руке парня, – пока спрячьте, и подальше. В течение месяца я вам обязательно позвоню, и мы определим план дальнейших действий.
Подельники пожали, друг другу, руки, 'бомбила' вышел из помещения, а массивная буковая дверь звякнула на прощание бронзовым колокольчиком.
Долго ждать не пришлось. Через три дня Давид позвонил парню, после чего они встретились в уютном кафе, где и решили все вопросы, обсудив нюансы, касающиеся известного дела. Покупатель нашелся быстро. И это не удивительно. Масонское братство готово было отдать последние деньги за реликвии, которые до сих пор считались безвозвратно утраченными. Щепетильный еврей сделал все тонко и аккуратно. Он даже помог отрыть персональный счет на имя своего партнера, и приобрести небольшой особнячок в штатах, и даже получить вид на жительство в той же стране. Сам он, конечно, тоже не остался внакладе.
Теперь 'бомбила' сидел, как говориться, на чемоданах. Через два месяца, пока утрясутся все бюрократические формальности, которыми занимался нанятый им адвокат – намечен отъезд из страны. Жена и дети были счастливы. Все давно мечтали оставить нестабильную родину и уехать в более предсказуемое и защищенное государство. Своего сына, он определил в престижный колледж, где по приезду на новое место жительства тот сразу должен приступить к учебе. Дочку, которой надлежало пойти в первый класс, также пристроили в солидное учебное учреждение. Все последнее время с детьми занималась пригашенная, высокооплачиваемая, преподавательница английского языка.
Квартира и старенькие 'Жигули' подготовлены к продаже, а новые хозяева уже вступали в свои права сразу же после отъезда семьи. В общем, все складывалось замечательно. Парень даже стал понемногу забывать, откуда на него свалилось это богатство?! Каким образом он стал владельцем огромных банковских счетов?!
На улице стоял конец августа. Уставшие от летней жары деревья сбрасывали отдельные пожухлые листья, подбирая для себя элегантные желто-красные наряды, и не спеша, готовились к торжественному осеннему дефиле.
Даже теперь когда 'бомбила' стал немыслимо богат, он не перестал заниматься извозом. Это занятие оставалось у него в крови, и парень нет, да и разъезжал на своей 'копеечке' по соседним улицам в поисках потенциальных клиентов. Делал он это не из-за денег. Нет. Ему скорее не хватало простого общения, к которому он так привык. С официальной работы 'бомбила' уволился, а его начальник на прощание, в знак благодарности за хорошее исполнение своих обязанностей, выписал ему небольшую премию.
Во время одной из таких вылазок, когда на улице уже темнело, а горожане спешили после работы домой, парень заметил священника, вероятно католика, стоявшего на краю тротуара, в надежде поймать вечернее такси. Он был облачен в черный костюм, а пальцами левой руки перебирал желтые четки, которые удивительно сияли при свете фар подъехавшей машины. Когда священник открыл дверь автомобиля и заглянул внутрь, у парня перехватило дыхание. Он даже отпустил руль и стал медленно отползать, пока выпуклый подлокотник не уперся ему в подреберье. Лицо пастыря, как две капли воды, походило на физиономию старика, владельца диковинной трости. И если бы 'бомбила' не знал, что тот мертв, то, наверняка, отдал бы богу душу прямо там, в своей машине.
– Мне, хотеть ехать аэропорт! Я, встречать мой коллега! – с ужасным акцентом прогнусавил священник. Затем, немного смутившись, произнес: – Почему вы на меня так смотреть? Я очень пльохо сказать по рюсски?
Убедившись, что все в порядке, а человек просто очень похож на умершего старика, парень успокоился.
– Нет проблем, – проговорил он, – сто баксов вас устроит?
– Да, да. Я дать вам такие деньги, но мне надо бистро, самолет, нельзя опоздать! – он плюхнулся на переднее сиденье, прикрыл глаза и принялся, перебирать камни четок, шепча обветренными губами вечернюю молитву.
'До аэропорта не меньше часа езды,' – прикинул бомбила, – 'учитывая пробки – все полтора. По окружной еще дольше. Самый короткий путь через бульвар, мимо моего дома. Да, это наилучший вариант,' – он резко принял влево и, проигнорировав две сплошные линии, развернулся в обратном направлении.
Машина двигалась по бульвару с приличной скоростью, а сильный боковой ветер, прорываясь между домами, временами встряхивал людей, не давая водителю расслабиться, и насладиться свежеуложенным асфальтом. Вскоре показался его дом – старая, облезлая хрущевка. Он с трудом отыскал свои окна. Свет не горел.
'– Где же моя семейка?'– подумал 'бомбила'. – 'Пацан, наверняка, во дворе с друзьями. Жена с дочкой собирались в магазин, на соседнюю улицу'.
– Мы можем не успевать! Бистро, бистро! – затараторил вдруг очнувшийся пастырь, – я платить вам двести баксов, только очень торопится!
Эта фраза подействовала на прожженного извозчика – словно красная тряпка на разъяренного быка, и он инстинктивно надавил на педаль акселератора…
И снова лицо. Детское, до умиления родное лицо дочери. Оно увеличивалось, с бешеной скоростью. Их взгляды встретились. Они находились совсем рядом, и далеко. Людей разделяло стекло – прочное стекло автомобиля.
'Все это уже было,' – стучало у него в мозгах – 'было давно. Это проклятое дежавю'.
И темнота… Затем слабый свет… После плачь. Рыдание обезумевшей от горя жены склонившейся над бездыханным маленьким телом. Разбитая машина стояла на обочине, обняв искореженным капотом фонарный столб. 'Бомбила' приоткрыл глаза. Его онемевшие ноги сдавило распертым железом.
'– Что с пассажиром?' – пульсировало у него в висках. – 'Что с ним?' – парень, с неимоверным усилием, превозмогая адскую боль, повернул голову в сторону соседнего кресла. Рядом никого не оказалось. Только желтые четки, свернувшись гремучей змеей, покоились на промятом сиденье. Они лежали, источая слабое свечение, походя на выложенный магический круг. Затем скрепленные между собой камни замерцали зелеными искрами, и растворились в угасающем сознании человека, расползаясь бледными удаляющимися всполохами.
– Эти уроды – большего не заслуживают, – произнес озлобленный санитар, вываливая содержимое половника в очередную алюминиевую миску. Затем, брезгливо стерев тряпкой со стола пролившуюся жидкость, обратился к пожилой коллеге: – На! Неси им это дерьмо.
– Тише! Тише! – негромко зацыкала женщина в нестиранном, белом халате, ставя посуду с пищей на широкий потемневший поднос, – они, же услышат!
– Да, хрен с ними. Они все равно ничего не соображают.
– Э-э-э, не скажи, – заговорщически пролепетала она. Среди них есть всякие. Не все такие, какими кажутся. Здесь кто от тюрьмы косит, а иные от мира отдыхают, – сказала женщина и перекрестилась.
– Как это от мира? – спросил, недоумевая, быковатого вида санитар.
– Одни люди в монастырь идут ну, а те, кто в бога не верит, сюда, в 'дом скорби' стремятся.
