Из этих отрядов и групп был вскоре сформирован специальный 14-й армейский корпус, подчиненный Генеральному штабу. В корпусе было четыре дивизии, в каждой из них — по три-четыре бригады, или отряда, по 150 — 200 человек. Одна дивизия базировалась в Каталонии, три в центре: в Андалусии, Эстремадуре и на Центральном фронте.
Занимался Берзин в Испании, как уже говорилось, разведкой, а особенно контрразведкой. Испания была буквально наводнена резидентами и агентами франкистской, немецкой, итальянской разведок. Радио Саламанки ежедневно в 9.45 передавало для пятой колонны шифрованные указания. Совместно с республиканской разведкой и особым отделом по борьбе со шпионажем генерал Гришин ведет привычную войну разведок. В восьми километрах от Валенсии, в Рокафоре, организовывает станцию радиоперехвата.
Немало старых товарищей встретил в Испании Берзин. Военным атташе был В. Е. Горев, а его заместителем — Д. О. Львович, командиром 14-й Интернациональной бригады — К. К. Сверчевский, военными советниками — X. И. Салнынь, И. Г. Старинов, Л. К. Бекренев, А. И. Эмильев и другие.
В мае 1937 года Берзина, главного военного советника и заместителя командующего войсками ОКДВА (он попрежнему числился на этой должности), отзывают в Москву. На посту главного советника его сменил генерал Григорович — комдив Григорий Штерн. Дома его ожидало звание армейского комиссара 2-го ранга, присвоенное ему 14 июня, орден Ленина, которым он был награжден еще 3 января и новое, а точнее, старое назначение начальником Разведупра РККА. Он привез из Испании бесценный опыт и... жену, двадцатилетнюю Аврору Санчес.
Давно, еще в начале 1920-х годов, Ян Карлович женился на сестре одного из своих сотрудников Елизавете Константиновне Нарроевской. Она оставила мужа, но сын Андрей жил вместе с отцом. В 1937 году ему было лет 13 — 14. Уезжая в Испанию, Берзин оставил его в Хабаровске и теперь вызвал домой, в Москву. Вскоре к нему приехала и Аврора. Берзин встретил красавицу-испанку в Валенсии, где девушка работала в штабе. Ян Карлович был на 27 лет старше нее. Девушка приехала в Россию, как она думала, на год — посмотреть Москву, выучить русский язык. А вышло так, что осталась на всю жизнь.
Снова в разведке
В Разведупре Ян Карлович прослужил всю оставшуюся жизнь, правда, оставалось ему очень недолго. С первых же дней он поставил перед разведчиками задачу: составить перспективный план разведывательной деятельности в канун войны. Теперь, побывав в Испании, он не сомневался: война неизбежна. Основное направление работы — Германия. С первых же дней он занялся и кадрами. Надо было провести инвентаризацию — посмотреть положение старых кадров, познакомиться с новыми. Приезжающие в Москву на переподготовку нелегалы неизменно представлялись «Старику». Нагрузка была очень большой, тем более, что Артузов после своего прихода в Разведупр упразднил аналитическую службу, и теперь осмысление поступающие информации ложилось в основном на начальника. Берзин всерьез задумался о том, что разведке нужна настоящая аналитическая служба. Очень нужна. И еще многое нужно разведке.
Но ничего из задуманного он осуществить не успел. 28 ноября 1937 года Ян Берзин был арестован НКВД.
Вспоминает Аврора Санчес: «Меня взяли на машине и привезли туда, на Дзержинскую. Поднялись наверх. Там мужчина, фамилия его, если правильно мне назвали, Фриновский. Не знаю, правильно или нет... И меня все спрашивали и спрашивали. Потом я говорю: „Жив он, я буду ждать, если нет, то я хочу домой в Испанию“. А он сказал: „Нет его. Уже нет. Нету“. Мне сказали, ты свободна и можешь делать все, что хочешь. Замуж хочешь выйти, пожалуйста. А потом, когда уже кончилась война в Испании, в НКВД мне сказали: „Мы можем тебя отправить домой“. Я говорю: Сейчас я не могу ехать...»[20]
Фриновский солгал — Ян Берзин был жив до 29 июля 1938 года. Аврора осталась в СССР, еще раз вышла замуж. В конце 1939 года к ней приехали из Испании сестры. Сын Берзина, Андрей, во время войны сражался в Латышской дивизии и пал смертью храбрых.
Латышский поэт Эйжен Веверис, который сидел в Маутхаузене вместе с Л. Е. Маневичем, так передавал его рассказы о Я. К. Берзине:
«Я почти не знал его как начальника. Для меня он всегда был „Стариком“, очень близким и очень умным советчиком. Он никогда не выделял себя из рядов наших товарищей. Ни манерой разговора, ни поведением. Зато выделялся главным: умением слушать. Вникать в твои мысли и потом, только потом, дать добрый совет. „Старик“ не терпел зазнайства. Часто повторял, что наш враг умен и хитер, что он имеет огромный опыт. Победить его можно только своим умом, своим мужеством и находчивостью, глубоким анализом происходящих в мире явлений... Мне всегда казалось, что он знал о мире все. И в редкие наши встречи очень щедро делился этими знаниями»[21].
Это же могли бы сказать и другие, знавшие Я. К. Берзина, разведчики.
«ЦАРЬ ИСПУГАЛСЯ, ИЗДАЛ МАНИФЕСТ...»
Октябрьским кумачом алеют леса Латвии. Слетает багряный лист в садах и тихих улочках городка Кулдига. Порывы ветра с Балтики сдувают палую листву с крыльца старинной кирхи. А на главной улице городка — необычный шум. Льются волнующие звуки «Марсельезы». В первых рядах демонстрантов ученики Прибалтийской учительской семинарии, рабочие мастерских...
Кто-то из любимчиков и доносчиков директора семинарии, грозного господина Страховича, поднимает над бурлящей колонной трехцветный стяг — знамя Российской империи. Но десятки рук, сильных и цепких, тянутся к знамени, срывают его с древка, швыряют под ноги, на булыжник, на летящие пожухлые листья.
И Петер Кюзис, первый в семинарии вожак и заводила, вздымает над колонной красный флаг революции. Он вспыхивает огнем и горит в лучах октябрьского солнца, и бодрее трубят трубачи духового оркестра.
Полиции не видно. «Фараоны» попрятались. Не видно и Страховича и его держиморд-учителей. Царский манифест от 17 октября, вырванный у самодержца всероссийского, помазанника божьего угрозой революции, поверг их в страх и уныние. Собравшись в семинарии, они сперва отмалчивались, словно набрав в рот воды, потом его превосходительство господин Страхович уговорил тучного бородача протоиерея «разъяснить» государев манифест семинаристам в актовом зале. Петер Кюзис и его товарищи освистали батюшку, раскидали хоругви и портреты царствующей фамилии, высыпали гурьбой на улицу.
Петер поет вместе со всеми. Высоко над головой развевается алый флаг. Страстно бьется в груди сердце. Ветер шевелит темные с каштановым отливом волосы, пылают голубые, как озера Латвии, глаза...
Другие глаза — тоже голубые, но мутные, бегающие глаза агента охранки примечают все вокруг. Шпики и филеры неотступно следят за демонстрантами. Тэк-с! Опять эти смутьяны из семинарии! Опять этот Кюзис! Мало, выходит, ему всыпали в прошлом году за чтение и распространение крамольной литературы!..
В старинном баронском замке близ городка — штаб блюстителей порядка. Лихорадочно составляются списки «врагов царя и отечества». В замке укрылись не только жандармы и полицейские, но и Страхович со своими прихлебателями.
— Кюзис! — гневается он, в бешенстве потрясая кулаками. — Опять этот Кюзис! В самый черный список его!..
Жандармский офицер просматривает дело семинариста третьего, выпускного курса Прибалтийской учительской семинарии.
Родился 25 ноября 1889 года на хуторе Клигене Яунпилсской волости Рижского уезда... Дед, отец и мать — голь перекатная, безземельные крестьяне-латыши, холопы баронов, богатых усадьбовладельцев, батраки. Путь для таких, как этот Петер Кюзис, в гимназию, реальное училище закрыт. С превеликим трудом