осмысленное действие, направляемое короткими и ясными приказами сообразно сложившейся обстановке. В военных действиях один хозяин — высшее командование.
По-иному явила себя война в тылу, Привычный порядок жизни здесь изменился особенно зримо и с неимоверной быстротой. Отработанный годами военными комиссариатами, казалось бы, безупречный порядок всеобщей мобилизации подавил все своим многолюдьем, суматохой и нервозностью. Одновременно с этим вокзалы превратились в разношерстное людское месиво, потому что у всех обнаружилось множество срочных дел, как назло, связанных с поездками, а пассажирские поезда оказались неспособными вместить враз и половину желающих. Графики движения поездов, красивые на диспетчерских листах, начали трещать по всем швам: двадцать четыре часа в сутках превратились в прокрустово ложе, в которое перестали укладываться даже плановые маршруты, не говоря уж о появившихся дополнительных. На станциях — нехватка путей, паровозов, вагонов, начались пробки и заторы.
И как чудо, освобождался вдруг главный путь, и по нему с грохотом пролетал на самой высокой скорости строгий воинский эшелон, заставляя все вокруг замереть на мгновение, напоминая, что война уже запустила на полный ход свой грозный механизм.
В эти дни принимал на свои плечи военную нагрузку и оперативный отдел. Почти каждое утро начиналось с коротких совещаний. Враз возросло число поездов особого назначения с обязательным сопровождением. Приходилось не только вмешиваться в графики их продвижения, но и держать в поле зрения паровозное и вагонное хозяйство, снабжение топливом.
Самый крупный транспортный узел заводского Урала — Свердловск, стоящий к тому же на главной сибирской магистрали, будто от приступа астмы, задохнулся от напора грузового потока, который нарастал не по дням, а по часам, создавая критическую обстановку. В этих условиях руководство НКВД решило создать оперативный пункт на станции Свердловск-Сортировочный, где сосредоточилась не только основная работа по формированию своих военных маршрутов, но и вся другая, связанная с приемом и отправкой грузов, стекающихся сюда с шести железнодорожных направлений.
В том же приказе об организации оперативного пункта его начальником назначался лейтенант Федор Григорьев. К немалому удивлению Федора, в его распоряжение поступили Алексей Колмаков, Юра Паклин и еще один молодой сотрудник — Виталий Бадьин.
— Ты железнодорожник, — говорил Федору Иван Алексеевич Ухов, оставшийся его вышестоящим начальником, — более того, работал на Сортировке и должен хорошо знать ее хозяйство. Поэтому руководство и решило, что в создавшейся обстановке ты будешь там наиболее полезным человеком. Надеемся на тебя. — И предупредил:
— Даем тебе право в экстренных случаях принимать самостоятельные решения. Разумеется, при нужде советуйся со мной.
— А помещение? — спросил Федор.
— Сам еще толком не знаю, — ответил Ухов. — Сейчас же со своими людьми отправляйся к начальнику станции. Они там распоряжение уже получили. К вечеру вы должны обосноваться полностью и, прежде всего, подключиться к дорожной связи. К восемнадцати часам сам доложишь об исполнении. Вопросы есть?
— Пока нет.
— Всё.
Федор зашел к Колмакову и Паклину. Те сидели за столами, склонившись над листами бумаги, и сосредоточенно писали.
— Что за срочные дела? — спросил их Федор.
— Рапорты пишем, — ответил за обоих Юра Паклин.
— Какие рапорты?!
— На фронт просим отправить, — отозвался на этот раз Колмаков.
— А как же я? — вдруг растерялся Федор. — Я же тоже думал.
— Пиши, значит, — сказал Колмаков. — Бадьин, вон, вперед всех убежал подавать.
Федор быстро написал рапорт. Наспех посоветовавшись, решили зайти к Ухову сейчас же.
— Вы еще здесь? — недовольно спросил тот, увидев их в дверях.
— Мы на минуту… Вот.
И они дружно протянули листы рапортов.
Ухов бегло просмотрел бумаги, коротко и недобро взглянул на всех и отвернулся к окну. Но почти тотчас резко повернулся обратно и гаркнул незнакомо:
— А ну, кругом… арш!.. Герои, подвигов им захотелось… — еще услышали они затылками.
…В восемнадцать часов Федор Григорьев доложил Ухову, что оперпункт на станции Свердловск- Сортировочный приступил к работе.
Для оперпункта отвели помещение в доме по соседству со станционным зданием. В недавнем прошлом это, видимо, была двухкомнатная квартира с маленькой кухней и довольно просторной прихожей. В прихожую выходила топка печи-голландки, которая одна обогревала комнаты. В углу кухни прижался кирпичный камин с плитой, был и кран с холодной водой.
Когда около полудня сюда пришли Федор с товарищами, на них пахнуло сырым теплом, пол в прихожей был густо забрызган известью. Навстречу им вышла пожилая женщина. Из-под платка у нее выбились несколько прядок волос, в руках была сырая тряпка.
— Тут побелили с утра, так я домываю. Маленько не управилась, — извиняючись проговорила она. — Сейчас уж скоро…
— Пожалуйста, пожалуйста, — остановил ее Федор. — Вы нам не мешаете.
Быстро определились с размещением: в комнатах будут кабинеты, в кухонке — место дежурного. Из мебели потребуется пять столов, десять стульев или табуреток. В прихожей решили поставить скамейку, которая, по словам женщины, была выставлена к подъезду из этой квартиры.
— Еще бы пару сейфов плохоньких найти, — сказал Юра Паклин. — Документы ведь появятся.
— Не найдем, так ящики железные попросим сварить. У меня есть ребята знакомые в вагонном депо, — успокоил его Федор. — А пока давайте устраиваться, времени у нас нет.
…Доложив к вечеру Ухову о готовности опергруппы на Сортировке приступить к работе, Федор положил трубку, сел за стол и посмотрел на своих товарищей.
Алексею Колмакову пришлось весь день бегать со связистами, вместе с ними выколачивать кабель, телефонные аппараты, высвобождать каналы на телефонной станции. Юра Паклин и Виталий Бадьин с комендантом подбирали по разным конторкам свободные столы и стулья с табуретками. Им же пришлось быть грузчиками при подводе, на которой мебель собрали и доставили на оперпункт.
Сейчас они сидели перед Федором измотанные, притихшие и голодные, как и он сам.
— Ну вот, готовность мы доложили, — сказал он со слабой улыбкой. — Мне сегодня Ухов сказал, что я имею право принимать самостоятельные решения. И поэтому отправляйтесь-ка вы все по домам. Можете считать это моим приказом номер один. А завтра начнем пораньше. Всё.
Расходиться не спешили. А Юра Паклин еще спросил:
— Вместе пойдем? Подождать?
— Нет, у меня еще дела есть. — Федор поднял трубку и попросил начальника станции. — Товарищ Иванченко? Григорьев из госбезопасности беспокоит. Вы еще будете у себя? Хорошо, иду. — Положив трубку и кивнув на аппарат, совсем бодро улыбнулся: — Глядите-ка, как часы работает. Живем, братцы!
В кабинете Иванченко на электроплитке стоял полуведерный чайник.
— Чаем только и спасаюсь, а то бы давно с ума сошел, — пожаловался он Федору, подвигая к нему алюминиевую кружку. — Неделю не брился, две ночи опять дома не был. — Он поскреб жесткой ладонью по подбородку, заросшему полуседой щетиной, и показал на лежак типа больничного, обтянутый кожей. — Тут и перебиваюсь. Как же работать-то? — вдруг спросил Федора.
— Как работали, только лучше, — ответил Федор.
— Так я не про то. Ты знаешь, сколько у меня мужиков в армию забрали? По всей станции больше пятидесяти наберется.
— Надо.
