Причина для выезда столь мощной делегации была веская. Оказалось, что Сережа в КГБ… Тень на всю съемочную группу! И вот как все обстояло. Сережа, приехав в Тбилиси и зайдя в ГОКС, предложил разрисовать стены фресками и… изобразил на них святых. И они сидели здесь, как в церкви, и слушали иностранную музыку — вот такие культурные связи с заграницей. Ну, и всех, естественно, забрали…»
Такая мощная и представительная делегация Сергея спасла, и он был выпущен на поруки. Напомним, что Савченко в эпоху «малокартинья» был, наряду с Роммом, Райзманом, Герасимовым и другими, включен в ту самую заветную десятку режиссеров, которым высочайшим указом разрешалось снимать фильмы и развивать «важнейшее из искусств». Здесь хочется обратить внимание, с какой редкой для того времени смелостью Савченко бросился спасать своего «блудного сына». Не отмахнулся от него, не оставил в беде, не дал исковеркать судьбу молодого человека.
Занесенный меч просвистел над самой его головой.
И все же не будем нашего героя записывать в ряды борцов с тоталитаризмом. Это, разумеется, не так… И время, в которое он пришел в кино, было, конечно, сложное, но в то же время не однозначное. Мазать те годы дегтем, что с таким смаком и зачастую весьма невежественно любят сейчас делать многие, будет несправедливо. Не будем забывать, что это были годы великого энтузиазма всего общества и самых радостных надежд. Мы победили в величайшей войне, на наших глазах из пепла и руин поднимались села и города, расцветала новая жизнь… Если еще в 30-е годы мы покупали тракторы за границей, то всего десять лет спустя у нас была своя атомная промышленность, своя реактивная авиация и самая передовая ракетная техника, самые высокие достижения на самых передовых рубежах науки. Тесты по определению коэффициента интеллекта показывали, что у нас самая образованная молодежь и уровень преподавания не уступает лучшим университетам мира. И успехи культуры были тогда не только в области балета, но и на лучших мировых кинофестивалях.
Не случайно вся левая интеллигенция мира так тянулась к нам. Тогда стал коммунистом Пабло Пикассо, а Чарли Чаплин был изгнан из Америки за просоветские взгляды. Тогда советская разведка стала самой успешной, ибо ей готовы были помогать не за деньги, а по убеждениям.
Казалось: «еще немного, еще чуть-чуть…» и завтра наступит рай, он же обещанный коммунизм… До воцарения всеобщего братства, казалось, рукой подать, и студент Параджанов, как и все, гордо выходил Первого мая на пролетарские демонстрации и нес портрет Сталина, о чем сам с улыбкой рассказывал.
Для чего нам эта благостная картина всеобщего счастья? А для того, чтобы лучше передать ту восторженную (и инфантильную) атмосферу, в которой пришла к нему первая любовь.
Но давайте снова дадим слово свидетелю — тогда просто Грише Мелик-Авакову:
«В один прекрасный день Сережа сообщил нам, что женится.
— На ком?
— Пойдем покажу.
И повел меня в ЦУМ, в отдел обуви. Показал издалека. Я посмотрел и обомлел…
Неземное создание! Такого лица я не видел…
— Я ее люблю, — говорит. — Я на ней женюсь!
Они ни о чем не разговаривали. Только смотрели друг на друга. Потом была свадьба, которую мы устроили всем курсом в подвале у комендантши общежития. Никто так и не услышал голоса невесты…
Потом некоторое время Сережа не появлялся на занятиях. И вдруг пришел однажды и сказал: „Ее убили… Отец и братья… Связали и положили на рельсы…“
Что было с Сережей — описать невозможно! И во сне она ему являлась в самых необычных обличиях…»
Первую любовь Параджанова звали Нигяр Сераева… Как тут не вспомнить ставшие классикой слова великого иранского поэта Хафиза: «Когда ширазскую тюрчанку своим кумиром изберу — за родинку ее отдам я и Самарканд и Бухару…» Слова, за которые Хафизу чуть не отсекли голову, ибо они вызвали гнев грозного Тимура, оскорбленного этим поэтическим признанием.
То, что Сергея закружила именно такая любовь, сомневаться не приходится. Нигяр была не только его первой любовью, но и первой женой.
Воспитанная в патриархальной семье, молчаливая, скромная девушка не могла, конечно, завести легкий студенческий роман. Увы, даже узаконенный, их союз не спас Нигяр от жестокого суда татарской родни, не простившей, что мужем она избрала неверного.
Стоит ли удивляться, что спустя годы Параджанов так проникновенно рассказал об Иване и Маричке, этих гуцульских Ромео и Джульетте, полюбивших друг друга, несмотря на смертельную, кровную вражду их родов. Только художник, через свое сердце пропустивший такую страсть, мог передать то, что знал и ощутил сам. И не здесь ли объяснение тому, что уже на склоне лет он смог так вдохновенно рассказать восточную сказку о любви. О страсти Ашик-Кериба и Магуль-Магари. Не далекие ли сны о Нигяр, приходившие к нему как видения из глубоких вод памяти, помогли так вдохновенно погрузиться в мир ислама, понять и передать все оттенки такой страсти, такой любви…
Не далекое ли эхо его первой любви прозвучало в его последнем фильме?
Давно уже нет на свете ни Нигяр, ни Сергея, давно уже улетела история их трагической любви в звездные дали, но странное дело… При воспоминании о ней увлажняются глаза у немногих оставшихся свидетелей их любви. И Марлен Хуциев и Владимир Наумов не могут без боли вспоминать эти далекие события их далекой юности. Боль, пережитая тогда Сергеем, звучит в их голосах и сегодня…
Сам Параджанов никогда и никому о Нигяр не рассказывал. Эта тема всегда была для него табу.
Говоря о мозаике его студенческих лет, мы подошли к еще одной драме. Драме всего их замечательного и незабываемого студенческого братства. Речь идет о внезапной смерти их духовного отца, их учителя Игоря Андреевича Савченко. Спустя годы Параджанов повторял: «Я всегда думал о нем как о старом, умудренном человеке, а он, оказывается, был так молод…»
Савченко ушел из жизни, не успев закончить фильм «Тарас Шевченко». Но его содружество с учениками было так велико, что было принято неожиданное решение: доверить закончить фильм студентам. Для того чтобы в полной мере оценить такое решение, надо вспомнить, что в то время снимать фильмы разрешалось только идеологически проверенным классикам, а тут еще совсем зеленые юнцы…
Сейчас уже невозможно определить, кто внес последнюю лепту в завершение этой работы: даже давно ставшие седыми мастера со студенческим задором готовы утверждать свой приоритет. Но, судя по рассказу Мелик-Авакова, именно Параджанов предложил Бондарчука на роль Шевченко, и это было, конечно, весомым вкладом в общее дело.
Сталин, посмотрев фильм, сказал об исполнителе главной роли: «Такой молодой, а играет как народный артист…» и вышел из зала. Так это было или нет, но то, что молодому Сергею Бондарчуку было присвоено звание народного артиста СССР, исторический факт.
Вот чем иногда заканчивается поедание кислой капусты в студенческой столовой…
Активное участие студентов в работе над фильмом «Тарас Шевченко» было им зачтено, и они в отличие от многих других выпускников ВГИКа смогли раньше приступить к самостоятельной работе.
А пока курс возглавил такой известный мастер, как Александр Довженко. Именно он предложил Сергею в качестве дипломной работы молдавскую сказку «Андриеш», интуитивно уловив его интерес к этнографическим и декоративным деталям. И то, что Параджанов в конечном итоге оказался не бытописателем, не мастером, исследующим проблемы реальной жизни, во многом определил именно совет Довженко. В мистическом и условном мире сказок и легенд Сергей всегда чувствовал себя в родной стихии.
Послушаем еще один голос из тех уже далеких лет — свидетельство известного киноведа Юренева.
«Влюбленный в народное творчество, Параджанов лучшие свои фильмы строил на прямых фольклорных реминисценциях. Еще заканчивая ВГИК, он сам соорудил большую куклу — мальчика Андриеша, героя молдавской сказки про пастушка, мечтающего стать витязем, и снимал эту куклу на натуре, достигая удивительной естественности движений и сочетания живой природы с бутафорией. Позднее Параджанов повторил сюжет про Андриеша уже с живым актером».
