— Ты хоть бы выслушал Эрнеста, милый.
— Надоело мне слушать всякий вздор об этой бухгалтерии.
— Да почему же Джордж? Почему ты: против? Ты ведь хочешь, чтобы мальчики вышли в люди?
— Давно уже этого жду. Только пока что-то ничего не вижу. Да и не особенно надеюсь увидеть. Вот посмотри на Криса. Что это торчит у тебя из кармана, Крис?
— Курс по авиастроению.
— Ну вот, пожалуйте, — сказал мистер Бантинг. — А он работает в банке.
— Вот в этом-то и все дело! — воскликнул Эрнест. — Никто из нас не выбирал себе профессии. Я хочу заниматься бухгалтерией. Я чувствую к этому склонность. Это мое призвание. Почему бы мне не попытать счастья?
— Потому, — ответил мистер Бантинг, отчеканивая каждое слово, — что нам это не по карману.
Все дружно ахнули от возмущения.
— Нет, нам это по карману, — заявил Эрнест. — Я уже все подсчитал.
— О господи! Сил моих больше нет, — пробормотал мистер Бантинг, оттолкнув от себя чашку и растерянно озираясь.
— Вот послушай, папа. Тысячу фунтов ты получаешь за линпортские участки, да у тебя остается еще арендная плата с коттеджей. Затем твое жалованье, табачные акции и то, что у тебя есть в государственных процентных бумагах. Теперь, если ты выплатишь оставшиеся двести фунтов по закладной... — Спокойно, уверенно Эрнест приводил цифру за цифрой, ярким светом своей молодой учености озаряя финансовые дела мистера Бантинга. А мистер Бантинг сидел, пригвожденный к месту столь беспримерной наглостью сына. Он слушал Эрнеста, и глаза его темнели, щеки принимали пунцовый оттенок, и взрыв, казалось, был неминуем. Но взрыва не последовало. Измученный, опустошенный, уставший до предела от жизни, от своей семьи, мистер Бантинг ждал, когда Эрнест кончит свой доклад; затем он сказал:
— Ну, ты кончил? Все подсчитал и пересчитал?
— Мне кажется, ты мог бы хоть подумать над этим.
— Я уже сказал: нам это не по карману.
Для Эрнеста, как и для всех остальных, стало ясно, что отец уперся на своем и никакая сила не сдвинет его с места. Он отказывался рассуждать здраво или прислушиваться к здравым доводам. Он огородился со всех сторон и отражал все нападения, тупо, как затверженный урок, повторяя одно и то же.
— Право же, Джордж! — запротестовала миссис Бантинг, давая понять, что даже с ее точки зрения он немного хватил через край.
— Ах, ты просто скуп! — разбушевался Эрнест. — Ты не хочешь ничего для нас сделать. Я прошу не только для себя. Для Криса тоже. Но тебе совершенно наплевать, если мы так и проторчим всю жизнь на этой убогой работе с этим убогим жалованьем. Ты вечно твердишь о том, как тебе трудно сводить концы с концами, а сам зарабатываешь куда больше, чем сможем мы когда-нибудь зарабатывать там, куда ты нас запихнул.
Красный, разгоряченный, он, наконец, умолк, а мистер Бантинг, чуть побледнев, спокойно слушал его выкрики, и рядом с несдержанной запальчивостью Эрнеста это спокойствие и выдержка мистера Бантинга особенно бросались в глаза, придавая ему какой-то оттенок благородства, которого до той поры никто в нем не замечал. Он молча сидел за столом, к жилету у него прилипли крошки, и когда он заговорил, в голосе его не слышно было гнева.
— Совсем не в этом дело, Эрнест. Ты вот говоришь, что у нас есть то и у нас есть это и еще мои триста двадцать в год. Ну, так у нас их больше нет. С Брокли все покончено. Сегодня меня рассчитали.
И в мгновенно воцарившейся тишине мистер Бантинг наклонился вперед, опершись руками о колени, голова его упала на грудь, и по телу его прошла дрожь. Дети услышали какой-то приглушенный звук — не то вздох, не то всхлипывание, — звук, который совершенно непереносимо было слышать. Крупная слеза упала на пол между его ног.
Потрясенные, не проронив ни слова, Эрнест, Крис и Джули торопливо вышли из комнаты.
В два часа ночи мистер Бантинг сел на постели, возникнув из своих сбившихся простынь, как Венера из пены морской. О сне нечего и думать. Он вглядывался в темные углы комнаты, как в погруженный во мрак зрительный зал. Утренняя сцена с Вентнором в который уже раз сызнова разыгрывалась в его воображении. Сцены, собственно, никакой не было — именно поэтому мистера Бантинга так и корчило при одном воспоминании. Все произошло очень быстро и как-то невзначай, а главное, без его участия: сам он играл в этом эпизоде совершенно пассивную роль.
Обычная утренняя аудиенция была окончена, и мистер Бантинг уже собирался удаляться, когда голос Вентнора остановил его у самого порога, он уже взялся было за ручку двери.
— Кстати, Бантинг, — небрежно произнес этот голос, — с послезавтрашнего дня мы больше не нуждаемся в ваших услугах.
Мистер Бантинг обернулся, близоруко вглядываясь в говорившего. Да нет, не может быть, таким небрежным тоном говорят только о каких-нибудь ничего не значащих, будничных пустяках. Конечно, он ослышался, чего-то не понял.
— Как вы сказали, сэр?
Теперь голос резал его слух, как скрип ножа по тарелке.
— С послезавтрашнего дня вы нам больше не нужны. Я предупредил кассира.
Вентнор с самым демонстративным видом обратился к своим бумагам. Он, казалось, совершенно не замечал ни растерянного взгляда мистера Бантинга, ни его назойливого торчания у дверей. Мистеру Бантингу вдруг показалось, что он неожиданно превратился в пустое место. В горле у него запершило, он откашлялся и произнес:
— Слушаю, сэр.
Сила привычки принудила его к этому. Теперь он уже был за дверью. Позвольте, что Вентнор сказал? Не нуждаются в его услугах. Не может быть! Мистер Бантинг остановился посреди коридора. Воротиться? Переспросить?
Все же ноги кое-как донесли его до двери и вниз по лестнице. Ничего не соображая, как слепой, добрел он через отдел к своему закутку и, опустившись на стул, сразу весь обмяк. Беспорядочно проносившиеся в его голове мысли постепенно начали оформляться, приобретать некоторую последовательность.
«Вы нам больше не нужны...» — Он вдруг, понял, наконец; эти слова, как волна прибоя, обрушились на его мозг.
— «Уволен»! — Это было словно весть о чей-то внезапной смерти, рассудок не принимал ее. И все же это свершилось. Вот так — мимоходом, без всяких видимых оснований, даже без всяких объяснений мистер Бантинг встал со стула и зашагал по крохотному пространству своего закутка. «Он не смеет это сделать», — возмущенно стучало в его мозгу. И все же он это сделал — не поднимая шума, легко, уверенно, спокойно. Вот, значит, как получают расчет. Точно ему показали, как ловко и искусно можно вешать людей.
— Слушай, Кордер! — крикнул он, врываясь в отдел ковров, чтобы поделиться с другом этой ужасной новостью. — Меня уволили.
Кордер, скатывавший зеленую дорожку, прервал свое занятие, медленно выпрямился и без труда прочитал на лице мистера Бантинга следы пережитого им потрясения.
— Вон что! — проговорил он, наконец, негромко.
— Да, да, вот сию минуту. Послезавтра могу убираться на все четыре стороны. — Он умоляюще посмотрел на Кордера. — Что же мне делать, Джо?
— Вентнор! — негромко произнес Кордер, обращаясь не столько к мистеру Бантингу, сколько к зеленому рулону дорожки. — О негодяй, проклятый негодяй! Что ж теперь делать? Юнцы с мужчинами стоят уж вровень. Я очень огорчен, Джордж. — Он крепко стиснул руку своего приятеля.
Тут чувства, распиравшие мистера Бантинга, вырвались наружу. Верхняя часть его жилетки начала бурно вздыматься и опускаться, лицо сморщилось, и все черты расплылись, как растаявший воск.
Кордер провел его в свой кабинет и притворил дверь.
