будто сыпали скороговоркой, издеваясь над с у х о п у т н ы м адмиралом.
Колчаку все труднее становилось оценивать обстановку и находить правильные решения. Зачем он дал санкцию на Челябинскую операцию? Верил в успех? Не очень. Но вот — поди ж ты!..
Только четвертого дня у него был разговор по этому поводу с Виктором Пепеляевым, и правитель сказал министру:
— Я ставлю, может быть, на последнюю карту, принимая бои под Челябинском. Генерал Дитерихс против сражения и за отход без боев от города. Но я приказал дать бой. Это риск: в случае неудачи мы потеряем армию и имущество, но без битвы армия все равно будет утрачена из-за разложения. Я решил встряхнуть войска.
Он «решил встряхнуть войска»! Как бы не так! Еще в начале июля в его штабе сложились две противостоящие группы. Наштаверх Лебедев и командарм Сахаров сумели тогда доказать адмиралу необходимость и выгоду «челябинского мешка». Дитерихс и Будберг, напротив, настаивали на отводе войск к тобольскому оборонительному рубежу.
Отвергая доводы стариков, Колчак пытался объяснить себе это тем, что оба генерала имеют существенные изъяны, и он, адмирал, не может позволить им руководить войной. Будберг постоянно язвит и сомневается в успехе, а генерал-лейтенант Михаил Константинович Дитерихс, как это хорошо известно всем, крайний мистик и верит во всяческие приметы. А может статься, к этим соображениям примешивалась антипатия Колчака к бошам. Совсем недавно отошла в прошлое долгая война с Германией, и адмирал побаивался, что ему могут вменить в вину близость к Дитерихсу и Будбергу. Оба генерала, кажется, из обрусевших немцев.
Короче говоря, Колчак отверг их доводы и вот — приходится платить за авантюру Лебедева и Сахарова, этих болванов, вообразивших себя стратегами!
Колчак сделал, кажется, все, чтобы использовать естественные преграды, разбить красных на дальних подступах к Златоусту и перейти в контрнаступление. Опорную зону обороны вдоль Самаро- Златоустовской железной дороги занял корпус генерала Каппеля. Его позиции на Аша-Балашевских высотах казались совершенно неуязвимыми. Артиллерия загодя стала на позиции и надежно подготовила огни. Резервный корпус Войцеховского прочно оседлал район Сулея — Айлино — Насибаш, перекрыв все дороги на Златоуст. Восточный берег реки Уфы и Бирский тракт обороняла уральская группа Западной армии. У красных было двадцать две тысячи штыков и сабель. Им противостояли двадцать семь тысяч солдат и офицеров Ханжина.
Тогда Колчак был убежден: 5-я армия Тухачевского не сможет одолеть Уфимское плоскогорье и мощные хребты. Все перевалы через Урал находились в руках его войск, все было подготовлено к тому, чтобы устроить красным кровавую баню, и вот — на? тебе! — 26-я дивизия большевиков вдруг оказалась за спиной Каппеля, пройдя горной тайгой по долине Юрюзани почти сто двадцать верст. Одному богу известно, как большевикам удалось прорваться через пропасти и ущелья, как сумели они навести висячие мосты, протащить на руках пушки и покрыть эти сто двадцать верст в трое суток. В трое суток! Выходит, неприятель шел все три дня и три ночи без сна и отдыха. Подумать только!
27-я дивизия красных прорвалась по Бирскому тракту в Верхние Киги. Начдивы Павлов и Эйхе установили локтевую связь и теперь могли не слишком опасаться за свои фланги.
Положение чрезвычайно усугубляли партизанские отряды большевиков — десять тысяч готовых на все и ко всему людей, не знавших пощады и не просивших ее у врага. Один из отрядов, составленный из рабочих Симского завода, вышел лесными тропами на линию фронта и присоединился к третьей кавбригаде 26-й дивизии Генриха Эйхе. Симцы вывели красных казаков на исходные позиции для атаки и второго июля общим маневром заняли завод.
Дело дошло до того, что в те же сутки, среди бела дня, партизаны разобрали путь на перегоне Михайловский — Сергинский и спустили под откос штабной эшелон Сводного конного корпуса генерала Волкова! Паровоз и пять вагонов были разбиты вдребезги, и убитых солдат и офицеров хоронили до ночи.
Западная армия откатывалась к Златоусту, теряя людей не только в боях: из белых дивизий бежали солдаты. Впрочем, они бежали и раньше. Еще десятого июня 21-й полк 6-й дивизии перебил своих офицеров и перешел к красным. Под Орском к большевикам переметнулся 42-й Троицкий полк — со всем оружием и обозами!
Падение Златоуста совершенно ошеломило адмирала. Теперь его полки, оборонявшие железную дорогу Уфа — Златоуст, были полностью отрезаны от основного ядра армии.
Сдать с такой поспешностью отменную позицию, скатиться с перевалов через Уральские горы! Какой позор! Командир его 12-й пехотной дивизии устроил парад полкам на центральной площади Златоуста, — парад с молебном и водосвятием в день сдачи города! Генерал не ждал красных и растерялся, как нашкодивший гимназист, когда те свалились ему на голову. Если бы не казаки-добровольцы… Да-а…
Утрата Златоуста была болезненна Колчаку еще по одной причине: здесь когда-то служил его отец, и адмирал представил себе, что мог бы сказать генерал по поводу воинских талантов своего сына.
Кто мог ожидать, что дела обернутся так скверно! Чехи, державшие в своих руках железную дорогу от Урала на восток; английские батальоны Хемпширского и Мидльсекского полков в Омске и Екатеринбурге; 27-й и 31-й пехотные полки американцев, прибывшие в Сибирь с Манилы в августе восемнадцатого года; французский батальон в Челябинске; итальянцы в Красноярске; чуть не сто тысяч японцев на Дальнем Востоке! Еще и года не прошло с тех пор, как эти союзные войска вгрызались в горло красным, и победа казалась Колчаку такой же естественной и неотвратимой, как приход нового, девятнадцатого года. А казачьи тылы адмирала! Пятьсот пятьдесят тысяч бойцов Сибирского, Енисейского, Забайкальского, Уссурийского, Амурского казачьих войск! А множество людей, бежавших от революции в Сибирь и на Дальний Восток! А тысячи пудов золота, захваченных чехами в Казани и отданных Колчаку!
В феврале девятнадцатого года он провел военное совещание в Челябинске и окончательно утвердил план наступления. Четыре его армии — Западная, Сибирская, Оренбургская и Уральская — должны были опрокинуть большевиков и кратчайшим путем пройти к Москве. У него, Колчака, было больше людей, больше оружия и припасов, чем у противостоящих красных армий. На исходных рубежах к сигналу атаки были готовы сто тридцать тысяч солдат и казаков, тысяча триста пулеметных расчетов, двести десять орудийных команд. Да еще в ближнем тылу, на линии Челябинск — Троицк — Курган, спешно формировался трехдивизионный корпус Каппеля, оснащался ударный корпус в Екатеринбурге, и три дивизии ставились под ружье в Сибири.
Пятого февраля девятнадцатого года Колчак, совершенно уверенный в успехе, подписал директиву о подготовке решительного штурма. Через месяц, в первых числах марта, Сибирская и Западная армии пошли в наступление.
Дело двинулось совсем превосходно, хотя и не обошлось без внушительной ложки дегтя. Двадцать первого апреля адмирал бросил в атаку 4-й армейский корпус генерала Бакича: его полки должны были отрезать красные войска в районе Оренбурга от ядра 1-й армии и выйти в тыл ударной группе красных. Вместо этого Бакич попал под удар большевиков сам. Севернее Оренбурга, близ Сакмарской и Янгизского, генерал потерпел жесточайшее поражение и бежал за реку Салмыш. В конце апреля и начале мая почти та же участь постигла 6-й и 3-й корпуса.
Но даже эти сильные неудачи, поначалу страшно взвинтившие адмирала, не остановили победного марша Гайды и Ханжина. Отходили, отбиваясь, 2-я и 5-я армии красных; южнее Самары уральские казаки прорвали фронт и быстро продвигались на север. 5-я армия красных похоронила и отправила в госпиталя почти половину своего личного состава. Приказы Гайды и, особенно, Ханжина были переполнены ликованием. Калпель доносил Колчаку: «Красные банды бегут. Владычеству комиссаров приходит конец». Командарм Западной Ханжин уверял солдат: все лишения остались позади, «впереди же солнце, тепло и благовест златоглавых московских соборов». Генералы требовали от своих войск последних усилий для прыжка за Волгу, к столице. Адмирал поспешил переименовать свою 3-ю армию в «Московскую».
Казалось, ничто не предвещало грозовых туч. И когда все-таки грянул гром, Колчаку померещилось, что наступило светопреставление. От многотысячного перевеса в силах, с которыми адмирал начинал операцию, не осталось и следа. Каким образом Фрунзе сумел, отступая, стянуть на главное направление — от Волги на Уфу — свежие полки и создать здесь преимущество в десять тысяч штыков, Колчак так и не понял.
