их не видела. Они тотчас замяли этот разговор вопросом о предстоящем князя
Голицына бале, а так как никто из них приглашен не был, то просили нас прийти
на горку смотреть фейерверк и позволить им явиться туда инкогнито. Жаль было,
что лучших танцоров и самых интересных кавалеров не будет на балу, где
предполагалось так много удовольствий. Собираться в сад должны были в шесть
часов, но вот с четырёх начинает накрапывать мелкий дождь, надеясь, что он
пройдет, мы принарядились, а дождь все сильнее да сильнее и разразился ливнем с
сильнейшей грозой: удары грома повторялись один за одним, а раскаты в горах не
умолкали. Приходит Дмитриевский и, видя нас в вечерних туалетах, предлагает
позвать этих господ всех сюда и устроить свой бал; не успел он докончить, как
вбегает в залу полковник Зельмиц (он жил в одном доме с Мартыновым и
Глебовым) с растрёпанными длинными седыми волосами, с испуганным лицом,
размахивает руками и кричит: «Один наповал, другой под арестом!» Мы
бросились к нему — что такое, кто наповал, где? «Лермонтов убит!» Такое
известие и столь внезапное до того поразило матушку, что с ней сделалась
истерика, едва могли ее успокоить.
Видим, едут Мартынов и князь Васильчиков. Мы к ним навстречу
бросились. Николай Соломонович никому ни слова не сказал и, темнее ночи, к
себе в комнату прошёл, а после прямо отправился к коменданту Ильяшенкову и
все рассказал ему. Мы с расспросами к князю, а он только и сказал: «Убит», и
заплакал. Мы чуть не рехнулись от неожиданности, все плакали как малые дети.
Полковник же Зельмиц, как услышал, — бегом к Марии Ивановне
Верзилиной и кричит:
— О-то! Ваше превосходительство, наповал!
А та, ничего не зная, ничего и не поняла сразу, а когда уразумела, в чем
дело, так, как сидела, на пол и свалилась. Барышни её услыхали, — и что тут
поднялось, так и описать нельзя. А Антон Карлыч наш кашу заварил, да и домой
убежал. Положим, хорошо сделал, что вернулся: он нам-то понадобился в это
время.
Прискакивает Дорохов и с видом отчаяния объявляет: «Вы знаете,
господа, Лермонтов убит!»
Когда мы несколько пришли в себя от такого треволнения, переоделись и,
сидя у открытого окна, смотрели на проходящих, то видели, как проскакал
Васильчиков к коменданту и за доктором, позднее провели Глебова под караул на
гауптвахту. Мартынова же, как отставного, посадили в тюрьму, где он провёл
ужасные три ночи в сообществе двух арестантов, из которых один все читал
псалтырь, а другой произносил страшные ругательства. Это говорил нам сам
Мартынов впоследствии.
Он посажен в острог, а секунданты на гауптвахту. Одно обстоятельство
еще более умножает вину Мартынова. Убив Лермонтова и страшась ожидавшей
его судьбы, он хотел бежать... бежать и куда же? К чеченцам, нашим неприятелям.
Глебов рассказывал мне, какие мучительные часы провел он, оставшись
