князя Вяземского.
Все эти соображения и явились поводом сделать эту книгу именно по-
вересаевски. Тем более что есть для этого особая причина. Разрабатывать
принципиально новый жанр документального романа В. В. Вересаев начал в конце
двадцатых — начале тридцатых годов. Значит, исполнилось семьдесят лет с тех
пор, как он стал утверждаться в нашей литературе. Переиздание книг «Пушкин в
жизни» и «Гоголь в жизни», вновь ставших бестселлерами для интеллектуалов,
подтвердило стойкую жизненность жанра.
В моей книге будет заметно подчеркнутое следование всем принципам,
разработанным в хрониках «Пушкин в жизни» и «Гоголь в жизни», которые сам
Вересаев определил так: «Многие сведения, приводимые в книге, конечно,
недостоверны и носят все признаки слухов и сплетен, легенды. Но ведь живой
человек характерен не только подлинными событиями своей жизни, — он не
менее характерен и теми легендами, которые вокруг него создаются, теми слухами
и сплетнями, к которым он подает повод. Нет дыма без огня, и у каждого огня
свой дым... О Диккенсе будут рассказывать не то, что о Бодлере, и пушкинская
легенда будет сильно разниться от толстовской».
Из этих соображений в данной книге использованы в качестве легенды,
например, упоминавшиеся записки и письма Адели Оммер де Гелль, считающиеся
мистификацией князя П. П. Вяземского. Однако делалось это человеком, который
великолепно представлял себе характер Лермонтова, и так, чтобы создать
видимость правды. Значит, он постарался и в этой подделке сохранить
подлинность его души. Ясно, что именно по этой причине такие «факты» долгое
время не вызывали никаких сомнений.
Будет заметно также, что автор избегает комментариев. Делается это
вполне сознательно. Любое толкование есть навязывание собственных ощущений.
А ведь каждый имеет право на свое понимание текста и события, и может быть,
оно будет вернее и безошибочнее. В этом я вижу способ подчеркнуть уважение к
читателю...
И все-таки совсем без примечаний не обойтись… Сделаем одно, но
пространное…
Собравши все, что современники знали о Лермонтове, не мог утерпеть,
чтобы не сопоставить два ряда обстоятельств, бросающихся в глаза, каждый из
которых предопределил его жизнь и неотвратимо подвел к трагической развязке
этой жизни. Все, что я сейчас скажу, является своеобразной разгадкой книги,
которая вдумчивому читателю и без того стала бы ясна. Впрочем, как я уже
говорил, читатель волен делать и другие выводы. Я же, после многих
размышлений и поисков, поразился более всего следующему…
Пушкин был смертельно ранен на дуэли 27 января 1837 года, умер через
два дня — 29 января в 2 часа 45 минут. Именно этот срок стал началом
стремительного и рокового отсчета жизни Михаила Лермонтова. Ему оставалось
прожить всего четыре с половиной года. За это время ему предстояло стать
великим поэтом, прославиться волокитствами, сделаться легендой Кавказской
войны. Срок маловат, конечно, но все это ему удалось. Не хотел он только смерти.
Но вот тут-то выбора у него уже не было. Характер времени легче бывает понять,
если узнать те слова, которые были тогда в большем ходу, чаще осмысливались,
прилагались к житейским конкретностям. Может быть, эти слова и всплывали на
поверхность только потому, что ими в самом деле легко было определить
существо именно той жизни. Люди иногда подчиняются словам как
