матерью, — сразу же уйду в партизаны, — думал он. — Я отомщу за тебя, отец!»
А перед глазами возникала — хотел он того или нет — страшная картина отцовской казни…
В Козляничи немцы вступили на следующее утро после ухода регулярных частей Красной Армии. Село словно вымерло. Немцы походили по хатам, забрали кур и одну корову. Жителей не трогали.
Над правлением колхоза вывесили флаг со свастикой. Откуда-то появился хромой мужик в немецкой пилотке и с пистолетом на боку — староста.
Когда в село вошли мадьяры-жандармы и появился хромоногий староста, кто-то, должно быть, донёс на отца. За отцом — секретарём сельсовета — явились ночью. Забрали и Ивана как старшего сына. Мать с тремя младшими осталась в разгромленном доме. По дороге схватили и родного дядю Ивана — колхозного бригадира. Всего набралось человек семьдесят. Погнали в районный центр Сосницу.
— Вы — заложники, — объявил арестованным начальник полиции Добровольский. — Если партизаны убьют хоть одного немецкого солдата, вас расстреляют!
В подвале двухэтажного здания наскоро оборудовали тюрьму. Было тесно, не хватало места для лежания. Но в этом было и спасение ведь на дворе стояли двадцатиградусные декабрьские морозы. Люди собственным теплом согревали друг друга.
— Этого молодого Добровольского я не знаю, — рассказал отец. — А вот его отца распрекрасно помню. До революции тут неподалёку его имение было. Злой был пан с крестьян три шкуры спускал. Не успели мы рассчитаться с паном Добровольским — сбежал с белыми. А теперь сынок выслуживается перед оккупантами…
Не понимал тогда Иван, слушая разговоры старших, какая страшная опасность нависла над ними. Думал, подержат-подержат да отпустят.
Утром с шумом распахнулась дверь темницы.
— Дмитрий Васюк, выходи! Кто ещё тут Васюки? Выходи!
Отец поднялся, обнял сына. Иван ринулся было за ним, но отец с силой оттолкнул его от двери.
— Чего тебе идти? Ты ещё пацан! Сиди!
Иван припал к окну.
Ночью выпал снег. Он ослепительно блестел под лучами зимнего солнца. Двор был пуст. Когда появился отец, Иван не понял, куда это он так напряжённо смотрит. Но тут из-за угла выехал на коне, украшенном позолоченной уздечкой и серебристыми кистями начальник полиции Добровольский. В правой руке он держал обнажённую шашку.
— Коммунист? — спросил он.
Отец, гордо расправив плечи, стоял в трёх метрах от начальника полиции — босой, без полушубка, со следами побоев на лице.
— Беспартийный коммунист я, — сказал он с вызовом, гордо. — А ты — гад фашистский!
Добровольский взмахнул шашкой…
Матери Иван не стал рассказывать, что видел на тюремном дворе в Соснице. Только прошептал: «Нет у нас больше батьки…»
Дома Иван не задержался. Торопился к товарищам. Их, комсомольцев, осталось в селе четверо. Новости оказались неутешительными. Ещё поздней осенью фашисты сожгли соседние сёла Рейментаровку, Олейники, Гутичи. Партизаны отступили куда-то в брянские леса.
— Вот так и будем сидеть сложа руки? — спросил Иван.
— Что сделаешь, если их сила? — спросил кто-то.
— Драться! Не в открытую, нет. Будем сельскими партизанами. Днём, как все, а ночью — воевать. Для начала возьмёмся устраивать диверсии на дороге.
— Мин-то у нас нет…
— Мы с Мишкой ещё осенью набрели на склад снарядов на речке Убеди. Ямку выкопать, поставить снаряд вверх головкой. Гляди, кто-нибудь и накатит!
В первый раз они отправились на новгородсеверский большак в июне. Иван Васюк был за старшего, с ним двое — Мишка-одноклассник и паренёк из Олейников. Родители у него погибли во время карательной экспедиции, и он жил у бабки в Козляничах. Звали его Семёном, был он какой-то невесёлый и неразговорчивый, но на него можно было положиться. С собой ребята несли два тяжёлых снаряда, сапёрную лопатку и берёзовый веник, чтобы замести следы диверсии.
Июньские ночи коротки — заря с зарёй сходится. Когда вышли из лесу, уже было светло, хотя восток даже не заалел.
Шоссе в оба конца просматривалось километра на два, а возможно, и дальше.
Иван долго ходил по дороге: всё никак не мог выбрать место.
Наконец, сказал:
— Сюда, ребята!
Дорога была ровная, но всё же колея выделялась. Там и начали копать. Сапёрная лопатка пригодилась. Минут через двадцать поставленные в сотне метров друг от друга снаряды были аккуратно прикопаны, а лишняя земля выметена на обочину.
Заспорили, что делать дальше. Мишка уговаривал немедленно уходить.
— Ведь когда рванёт, так сюда все полицаи посбегаются. Поймают! — убеждал он скороговоркой.
Иван твёрдо стоял на своём — нужно увидеть, как пройдёт операция. Мишка ушёл, а они с молчаливым Семёном залегли в кустах. Выглянуло солнце, пригрело, и они незаметно уснули.
Их разбудил взрыв. Ничего не понимая спросонья, они вскочили на ноги. На дороге, перевёрнутый вверх колёсами, лежал грузовик, из которого доносился истошный визг.
На их счастье, охраны не было. Мёртвый шофёр вывалился из кабины. Радость первой победы не омрачилась даже тем, что подорвалась машина со свиньями, а не с солдатами. Но дело было сделано: они удостоверились, что могут наносить удары по врагу.
Их маленькая группа провела несколько диверсий на дорогах. Полицаи рыскали по селу, обещали в награду за головы «преступников» деньги и коров.
Но однажды очередная вылазка едва не закончилась трагически.
Мишку в последний момент не пустила мать, видимо, заподозрившая что-то.
Семён ходил по сёлам в поисках работы и пропитания. Вот и задумал Иван идти в одиночку.
Как обычно, выбрался из села ночью, когда всё вокруг спало. Разыскал тайник, куда они перенесли с брошенного склада часть снарядов. Вытащил два снаряда, но в последний момент передумал и второй вернул на место. Не оказалось сапёрной лопатки — она осталась у Мишки. «Обойдусь и финкой, — решил Иван. — Дожди лили, земля мягкая».
Наученные горьким опытом, оккупанты старались не ездить по накатанной колее. Они останавливались, едва заметив что-то подозрительное. Немало снарядов было обнаружено и обезврежено.
Чтоб заминировать дорогу наверняка, Иван выбрал съезд с короткого деревянного мостика, километрах в двух от села. Он надеялся, что первой утром пройдёт машина с мадьярами-жандармами: они заночевали в селе и всю ночь пропьянствовали со старостой. «Фиат» стоял во дворе старосты под охраной полицая.
Он вкопал снаряд, отошёл в кустарник и сел на пенёк. Отсюда ему были видны крайние хаты.
Наверное, Иван замечтался, потому что когда взглянул в сторону села, первые три телеги успели пройти половину расстояния до мостика. Это был обычный продовольственный обоз. Полицаи раз в неделю снаряжали его в райцентр. Обычно обоз сопровождало, двое-трое полицаев, а возницами назначали простых крестьян, насильно мобилизованных захватчиками. «Что же делать?» — растерялся Иван.
Оставить снаряд — значит, подвергнуть опасности ни в чём не повинных людей. В лучшем случае, подорвётся полицай, который едет на первой телеге.
Ещё не подумав о последствиях своего поступка, он рванулся к мостику. Лихорадочно откопал снаряд, подхватил, побежал к кустам, ожидая выстрела в спину. Упал на землю и затаился…
Когда последняя телега скрылась из глаз, Иван перевёл дыхание. Нужно было спешить: вот-вот должна была показаться машина. В старую ямку ставить снаряд было нельзя — уж слишком выделялась.
