нарисовать ему, где расположены у немцев огневые точки, сколько видел пулемётов и пушек, какой порядок смены караулов. Беседа затянулась до обеда.
— Определим мы тебя, товарищ Вершинин, в разведвзвод, связным к командиру, — сказал на прощание Фёдоров. — У пас телефонов пет, и потому от связного многое в бою зависит. Чем раньше и точнее передашь ты приказ, тем успешнее будет выполнена задача.
Паша расклеивал листовки по сёлам, помогал старшим товарищам управляться с лошадьми, бесстрашно носился под пулями. Карабин ему выдали вскоре после разгрома комендатуры в селе, где жила тётка. Об этом Паша узнал от Васильева, который сообщил, что его сведения оказались точными, и партизаны свалились на немцев, как снег на голову. И ещё принёс он Паше нерадостную весть — сестру Геру угнали фашисты в Германию. Так начиналась партизанская жизнь Павла Вершинина.
В августе сорок третьего года фашисты решили во что бы то ни стало уничтожить партизанские отряды в тылу своих отступающих войск. Для народных мстителей в софиевских лесах настали тяжёлые времена…
Как-то после целого дня преследований Паша прикорнул под дубом. Даже непрекращавшийся неподалёку огонь фашистов не мог заставить ого двигаться дальше. Здесь и наткнулся на измотанного земляка Анатолий Васильев. Он опустился рядом. Правая рука у пулемётчика была перевязана грязным бинтом, сквозь который проступала кровь.
— Плохи наши дела, земляк, — сказал он. — Немцы решили нас загонять. Знают, гады, что есть нам нечего… уже которые сутки на воде да на грибах… А ребятам сегодня ещё и в разведку идти, искать проходы в кольце… Тут Пашу словно что-то кольнуло. Как же мог он забыть, что в противогазной сумке, запрятанной под сеном на телеге, лежат сухари, сахарный песок и кусок сала!
— Есть, дядя Толя, запас! — вскричал Пашка, и кинулся к телеге. Нащупал под сеном сумку и бегом принёс Васильеву.
Васильев даже расплакался от такого подарка. Сквозь слёзы он сказал:
— Сейчас это жизнь не только разведчиков, это жизнь, Паша, всего отряда, всех партизан! Это… твой вклад в победу!
Ночью разведка разыскала «проходы» в фашистском кольце. С первыми лучами солнца партизаны поднялись в атаку и прорвали окружение.
Когда партизанское соединение пробилось навстречу наступающим частям Советской Армии и лесная жизнь закончилась, Паша Вершинин вместе с комиссаром Ленинского отряда Иваном Иосифовичем Муравьёвым отправился в Ворошиловград, на родину комиссара.
Но доехать им до места назначения не посчастливилось. Налетели фашистские бомбардировщики и разбомбили состав. Паша был тяжело ранен осколками бомбы в голову. Муравьёв сам отвёз парнишку в Москву, в госпиталь. А в декабре 1943 года по направлению Военного отдела ЦК ВЛКСМ комсомолец Павел Вершинин был принят в нахимовское военно-морское училище…
Память сердца
Лёня лихо сдвинул на бок пилотку, приосанился, поправил тяжёлый карабин за плечом и спросил:
— Годится?
— Годится, — сказал я — А теперь напусти на себя суровость — как-никак ты партизан- подрывник.
Но так и не удалось Лёне Босенко напустить на себя серьёзность. Я сфотографировал его, потом ещё раз. И подумал тогда же: «В этом летнем, пронизанном солнечными лучами лесу должны бы звучать песни и музыка. А вместо этого свистят пули. Наверное, трудно будет после войны поверить, что за спиной Лёни, в кустарнике, расположился партизанский госпиталь…»
— Дядя Яша, а фото будет? — спросил заинтересованно Босенко.
— Будет.
— Только без обмана…
— Честное слово!
…Но выполнить обещание мне удалось лишь спустя много-много лет после войны.
Группа Юрченко в составе шести человек вышла из лагеря в полночь. Время рассчитали так, чтобы оказаться на железной дороге Бахмач — Гомель, едва посереет небо.
Лёня Босенко, четырнадцатилетний пионер, считал себя бывалым партизаном, хотя в отряд Ивана Ивановича Водопьяна попал только в начале сорок третьего года.
…Войну Лёня Босенко встретил в родном селе Даниловка на Черниговщине, куда приехал к дедушке и бабушке на каникулы. Со своими сверстниками играл в войну, но вскоре мальчишеские «бои» пришлось прекратить, потому что никто не соглашался выступать в роли фашистов. А потом война — уже настоящая, с кровью и воем бомб — приблизилась к их дому. Отец Лёни — милиционер — ушёл вместе с отступающими частями Красной Армии.
Вместе со своим другом Колей Траловым Лёня установил дежурство на подходах к селу. В первый месяц оккупации редкий день проходил, чтобы они не встретили одного, двух, а то и целое отделение красноармейцев, выходивших из окружения.
В тайнике — друзья устроили его в дупле старого дуба — всегда хранился запас пищи, фляга с водой или молоком и чистые тряпки, заменявшие бинты. Ребята помогали красноармейцам определиться на местности, кормили их и указывали наиболее безопасный путь к линии фронта.
Но с каждым днём фронт уходил всё дальше, и звуки канонады уже не долетали до здешних мест. Всё реже выходили из лесу солдаты. Всё больше наглели сельские полицаи — махровые уголовники и кулачьё.
— Видать, и нам пора уходить, — сказал однажды Коля.
— Вот подождём немного, и если наши не начнут наступать — двинем, — поддержал друга Лёня.
Был у ребят твёрдый договор: непременно добраться до фронта и воевать с фашистами до победного конца. Но ближайшие события круто изменили их планы.
Среди ночи в дверь хаты, в которой жили Босенко, кто-то постучался. Мать кинулась открывать. В прихожей послышались приглушённые всхлипывания, разговор. Лепя собрался было подняться, но тут в комнату вошла мать с… отцом. В лунном свете, проникавшем сквозь окно, Лёня сразу узнал его. Был отец в знакомой милицейской шинели, в шапке и сапогах. Стараясь не шуметь, отец поставил в угол вещмешок снял кобуру с наганом и присел на скамью у стола.
Лёня подбежал к нему и уткнулся лицом в пропахшую гарью длинную шинель. Отец гладил сына по голове и молчал.
Мать торопливо накрывала на стол: достала чёрный хлеб, несколько картофелин в «мундирах» и — как огромную ценность — поставила крынку с молоком, которое берегла для двух маленьких братьев и сестрички.
Отец с трудом глотал сухой хлеб, макал картошку в крупную соль. К молоку он не притронулся и попросил воды.
— Сначала был в истребительном батальоне, — отрывисто рассказывал отец. — Там наши были, из менской милиции. У немцев — танки, мотоциклы с пулемётами… А у нас винтовки. Гранат было по две на бойца. Дважды вырывались из окружения. Потом немцы зажали нас между речкой и большаком… Многие полегли… Меня контузило. Я потерял сознание. Очнулся ночью и вот пришёл…
Отец помолчал, потом спросил у Лёни, как дела в селе, есть ли фашисты. Узнав, что только местные полицаи, заметно оживился.
