— Вы, дядя Яша, плёнки берегите, — говорил он всегда, проверяя, как вышли негативы.
— Берегу, Миша. А как же иначе! Среди нескольких сот кадров, которые мне удалось сохранить до наших дней, остался лишь один, на котором запечатлён Миша.
Этот снимок — на предыдущей странице. А здесь должен быть портрет взрослого человека. Но портрета нет. Перед нами пустая чёрная рамка. Миша не дожил до светлого дня победы. Он геройски погиб…
…Война не могла омрачить приближающийся праздник.
В партизанской столице — Лесограде готовились к Новому году. Уборка кипела в каждой землянке, повсюду лежали охапки свежесрубленных еловых лап, сладко пахло берёзовым дымком. Кухни находились в центре внимания: каждый старался подсобить поварихам — наносить дров, натаскать воды. Даже на очистке картофеля работали добровольно. В землянке на опушке топилась баня. Время от времени кто-то красный, в облаке пара, выскакивал на мороз в чём мать родила и плюхался в сугроб. В очереди, вытянувшейся на добрую сотню метров, завистливо вздыхали. Откуда-то доносились звуки гармошки. По лагерю ходили свободные от службы партизаны. Каждый принарядился как мог. Одежда у всех была разная — пальто, куртки, шинели, тулупы. Только красные ленточки, пришитые наискосок, алели на всех папахах, кубанках, шапках. Кое у кого были и звёздочки — ими гордились и берегли их как зеницу ока. А в это время командиры совещались, как лучше встретить предстоящий праздник.
— Что это за Новый год без ёлки? — спросил у собравшихся Фёдоров.
— Не было бы большей печали… во-он сколько их тут растёт, красавиц, — отозвался кто-то.
Но Фёдоров осадил говорившего:
— Да не в деревьях речь! О ёлке! Чтоб с игрушками, со свечами, чтобы был у людей праздник, как до войны!
— С игрушками… Да где же их возьмёшь в лесу? Тут не у всякого кружка да ложка сыщется… — зашумели вокруг.
— Прошу, товарищи, — сказал Фёдоров. — Какие будут предложения?
Наверное, давно не ломали головы командиры над такой мудрёной задачкой. Мрачнели лица, когда вспоминали сожжённые деревни, стариков и детей, оставшихся под зимним небом без крыши над головой. Где уж тут искать игрушки?
— Мишку нужно кликнуть, — сказал Григорий Евсеевич Баскин. Он всегда знал, как поступить в том или ином случае. Баскин ведал приёмом и распространением «последних известий», у пего было множество добровольных помощников.
— Какого? — спросил Фёдоров.
— Артиста… то есть Мишу Давидовича, мне говорил, что тут неподалёку полицаи да мадьяры готовятся Новый год встречать. Ёлку уже приволокли, чуть не взвод за ней в лес ходил. Так я думаю: неужто мадьяры да полицаи без игрушек обойдутся?
— А ведь неплохая идея! — понял всё с полуслова Фёдоров.
Миша Давидович, вызванный в штаб, подтвердил: ёлка готовится и украшения для неё привезли из соседнего посёлка, из школы.
— Ступай! И чтоб никому ни слова! — приказал Фёдоров.
— Понял… Что я, первый день в отряде?
— Знаю, Миша, — улыбнулся «генерал Орленко». — Но напомнить надо. Концерт готовишь? Частушки нужны знаешь какие — чтоб у людей слёзы из глаз текли от смеха, а сердце от гнева закипало!
— Будут частушки! — весело выкрикнул Миша и выскочил из землянки…Спустя два дня комендатура была разгромлена. Пятеро полицаев бежало, а два мадьяра и семь предателей из местного населения так и не дожили до Нового года. Партизаны возвращались в Лесоград, бережно унося три картонные коробки с ёлочными украшениями.
…Когда за столом стало тихо, Алексей Фёдорович Фёдоров обратился к собравшимся:
— Этот год, товарищи, был годом суровых испытаний для советского народа. Но война повернула на победный для нас путь. Бьют наши войска врага под Сталинградом, на Кавказе. В лесах Украины, Белоруссии, России народные мстители тоже приближают час победы. Пусть же новый, сорок третий, год будет годом избавления советской земли от фашистской нечисти! Пусть каждый из вас доживёт до светлого часа победы и увидит родную землю свободной и цветущей!
Из приёмника глухо донеслись удары Кремлёвских курантов, и далёкая Большая земля, краснозвёздная красавица Москва вошла под низкие своды партизанской землянки. И все почувствовали себя сильнее, увереннее. Гордость за Родину переполнила сердца.
А потом давали концерт. Миша Давидович исполнял под гармошку частушки. Некоторые партизаны от хохота даже со скамеек попадали, так разделывал под орех фашистских захватчиков со всеми прихлебателями звонкоголосый мальчишка в кургузом пиджачке.
Когда вдоволь насмеялись, Фёдоров попросил:
— А теперь, Миша, про орлёнка…
Посерьёзнело сразу лицо юного партизана, и голос стал строже, звонче. Запел Миша Давидович любимую песню:
Подхватили песню партизаны. Поют, и каждый думает, вспоминает боевых товарищей, которые уже никогда не сядут за общий стол. А Мишин тенор взлетал выше и выше, и ему вторили партизаны:
…Он успел окончить четыре класса, когда на его родной город Новозыбков накатилась война.
Под городом фашисты обошли оборонявшихся с флангов. Миша видел, как уходили, пробиваясь сквозь окружение, советские солдаты, как падали убитые и раненые. Он едва дождался темноты, и вместе с Дусей, шестнадцатилетней сестрой, они обшаривали окопы и блиндажи. Они искали раненых. На этого они они наткнулись случайно, когда собрались возвращаться. Солдат лежал в дальнем конце траншеи. Дуся подумала, что он мёртв, и прошла мимо. Миша же наклонился к солдату, прижался ухом к сердцу. Оно чуть слышно билось.
— Дусь, Дусь… — зашептал он в темноту. — Сюда!
Больше всего Миша опасался, как бы раненый не очнулся и не закричал, когда они тащили его по земле мимо немецкого часового, маячившего у костра.
Но всё обошлось.
Мишина мама вместе с Дусей, окончившей курсы медсестёр при Осоавиахиме перед самой войной,
